Секира и меч - Сергей Михайлович Зайцев Страница 11

— Иди по дороге! — повел рукой старик. — Дорога приведет Воина туда, куда он хочет.

— Так просто?

— Что может быть проще возмездия? — кивнул старец и шагнул в сторону.

— Подожди! — метнулся к нему Глеб. — Дай обниму тебя на прощание — моего отца, моего сына…

— Обними… — старец зашел за березу.

Глеб устремился за ним, обошел вокруг березы и… не нашел старца.

— Что за наваждение! — поразился Глеб. — Только что ведь здесь был. И некуда ему спрятаться.

Глеб потрогал ствол березы:

— Он был так же плотен, как это дерево. А исчез, растворился в воздухе, подобно струйке дыма…

Тут в молодой листве березы зашумел ветер. И тот же ветер подтолкнул Глеба в спину.

— Я иду! — сказал Глеб и оглянулся. — Пусть трепещут те, кто поднял руку на моих стариков.

Вскинув на плечо боевой топор, Глеб спустился с холма. Ветер, мягкий и теплый, все подталкивал его в спину. Когда Глеб ступил на дорогу, ведущую к Гривне — городку молодого князя Мстислава, ветер стих.

Целую ночь шел Глеб по дороге. Раздумывал над тем, кого первого спросить о родителях своих. И как спросить?.. Многие знают его, Глеба, в лицо, ведь он, хоть и прячется в лесах, а человек известный в черниговских землях. И коли к убийству кто причастен, правду не скажет.

Уже развиднелось, уже запели в утренней тиши птицы, а Глеб еще не придумал, с кого начать и что спрашивать. И решил положиться на случай — на кого выведет, с того и начать. Вывел же его ветер на эту дорогу…

Дорогу до Гривны Глеб знал хорошо. Сколько раз по ней хаживал и на коне езживал!.. Идти оставалось немного: за бором будет дубрава, за дубравой — речка, брод; за бродом еще дубрава, а там уж и стены Гривны видны.

Но входить в городок усталым Глебу не хотелось. Нужно было хотя бы до солнца немного отдохнуть. И Глеб свернул с дороги и углубился в лес берегом ручья.

Он залег под высокой разлапистой елью, как залегают волки, поджидающие добычу. Чуть в стороне журчал ручей, но не глушил звуки, — Глеб услышит всякого, кто пройдет мимо…

Подложив себе под голову кулак, Глеб закрыл глаза… Сон его будет чуткий; сон его будет — как паутина, раскинувшаяся над тропой…

Тихо журчал ручей, напевал свою вечную песню, перемывал камешки, ласкал бережки. О чем-то мог рассказать тому, кто знал его язык… Временами дремлющему Глебу казалось, что он начинает понимать этот древний язык. Ручей говорил сейчас двумя или даже тремя голосами. Что-то невнятное. Что-то злое… и насмешливое. Совсем как будто не похожее на невинное журчание, на ласковую песнь.

Глеб открыл глаза, повернул голову. Голоса раздавались из-за ручья. И злой смех…

Глеб подумал, что ему было бы неплохо узнать, о чем говорят «голоса». Он весь подобрался и, крадучись, перебегая от ели к ели, стал приближаться к тем людям, что вдруг оказались в такую рань в лесу. Глеб бесшумно перепрыгнул ручей, перебежал поляну, сбивая росу с высоких трав, и спрятался в густом орешнике.

Тихонько раздвинул ветви…

Он увидел охотничий домик. На лужку при нем паслись три стреноженные лошади. Два человека — дюжих молодца — сидели у костра. Один помешивал в котле, другой что-то выстругивал ножом. Третьего Глеб не видел: тот, видно, был в избушке.

Человек, помешивавший в котле, сказал:

— Нет ничего противней мучной похлебки. Но когда голоден, нет ничего желаннее.

Тот, что был с ножом, ответил:

— И то верно… Радуйся, что хоть это есть!

Они надолго замолчали. Третий из избушки не выходил. Скорее всего еще спал.

Глеб осторожно отпустил ветви, сел. Слушал, изредка поглядывая на лужок. Ветерок доносил до него запах дыма и похлебки. Глебу очень хотелось есть. Он раздумывал над тем, как отнять у молодцов их похлебку.

Тот, что помешивал ложкой, попробовал варево:

— Надо добавить воды. Сходи за водой, Каплун.

— Схожу…

Глеб поморщился: что за имя для мужчины! Или это прозвище?..

Между тем тот, с ложкой, сказал:

— У меня все из ума не идет старик.

— Какой старик?

— Аскольд вроде..

— Да, помню. И что?

— Могучий старик. Возьми такого в поход — не испортит строй.

Каплун не ответил.

— И умирал достойно. Ты бы смог так? Стоять, обливаясь кровью. Тебя толкают, а ты стоишь. Тебя толкают, а ты… — попробовав еще раз варево, молодец причмокнул, — а ты стоишь!..

Глеб потемневшими глазами смотрел в землю.

Молодец постучал ложкой по котлу:

— За водой сходить надо.

— Схожу…

— И баба его… Не кричала, не голосила. Я еще не встречал таких! Всякая баба рада поголосить… А эта… Кололи в спину… Она же даже не вздрагивала.

— Да, — кивнул тот, что с ножом. — Можно было не убивать.

— Скука. Что ж не убить!..

— Ее Милий убил, — молодец кивнул на избушку. — Мы под ребра совали, а он вломил в затылок…

— Поспешил Милий.

— А он всегда так. Где можно кровь пустить — он первый. Прошлым летом, вспомни…

— Ты за водой пойдешь?

Каплун сунул нож в ножны, подхватил берестяное ведерко и пошел к ручью.

Глеб, еще раз оглядев избушку, двинулся за Каплуном. Шел Глеб неслышно. Не шелестела трава под ногами, не трещали сучки. Легка была поступь охотника…

Каплун, склонившись над ручьем, черпнул воды ведерком. Но ручей был мелок, и воды Каплуну удалось черпнуть не много. Он, присев, наполнял ведро пригоршнями.

А Глеб уже стоял у него за спиной. Раздумывал, опираясь руками на длинное древко секиры.

Каплун, верно, почувствовал что-то. Обернулся. И от неожиданности едва не упал в ручей. Челюсть у Каплуна так и отвисла. Оставаясь сидеть, этот человек медленно потянулся к ножу на поясе:

— Кто ты, браток?

Движение Каплуна не укрылось от глаз Глеба. Но Глеб оставался неподвижным. Ответил:

— Я — Глеб.

— Глеб? — побледнел Каплун. — Тот, что живет в лесу?

— Да. Сын Аскольда.

— Я видел тебя однажды, — глаза Каплуна забегали, он как бы искал помощи, но не находил, кто бы ему мог помочь. — Ты изменился с тех пор. А видел я тебя в Чернигове, на рынке… Может, ты не помнишь…

Внезапно Каплун рванулся вперед, в руке его сверкнуло лезвие ножа. Но Глеб лишь слегка отпрянул в сторону, и лезвие зло просвистело у его виска. Одновременно Глеб ударил Каплуна древком секиры в лицо.

От могучего удара Каплун упал в ручей. Навзничь.