Схватка - Михаил Голденков Страница 11

— Здорово, — улыбнулся Кмитич, — у всех рождаются мальчики!

— Это потому что война, — грустно посмотрела в глаза Кмитича Елена, погладив его по волосам, — Бог возвращает часть утерянных душ.

— Ну, да ничего, — улыбнулся ей Кмитич, — пока сын Винцента говорить научится, думаю, мы московитов разгромим, и хлопец проживет более счастливую и мирную жизнь в отличие от нас. Как и мой сын, как и твои дети…

При слове «дети» Елена нахмурилась.

— Тут Хованский обещал объявиться, — резко поменял тему Кмитич, — лично мне мстить собрался. Не слышно о нем?

— Пока нет. Царь, кажется, готовит большой поход на Польскую Русь, мстить казакам за Конотоп собрался.

— Знаю. Поэтому Пац на юг и двигает.

— А ты?

— Пока Хованский не объявился, пойду с Пацем, а потом…

— Не старайся лично поквитаться с Хованским, — перебила Елена Кмитича, вновь как-то холодно вглянув в его глаза, — тщетно. Его ты все равно не убъешь.

— Откуда ты знаешь? Вновь твое колдовство? — Кмитич приподнялся на руке, сверху вниз глядя на Елену.

— Не важно, — усмехнулась она, — говорю тебе, что ваш с ним поединок, схватка двух непобедимых хищников, не закончится кровью ни твоей лично, ни самого Хованского. Его убьешь не ты.

— А кто? — глаза Кмитича расширились.

— Его убьют свои.

— За что? За то, что меня не одолеет? Как Шейна?

— Нет, не из-за тебя, но кто сказать я тебе не могу. Знаю только то, что сказала.

Они лежали под жаркими лучами майского солнца, нежась в свежей траве и запахе полевых цветов, счастливые, но разговаривали уже не о любви, а о войне.

— Жаль, — вздохнул Кмитич, — хорошо с тобой, но мне уже скоро собираться надо. Говоришь, пленные у тебя в отряде сидят? Это что-то новенькое.

— Убить рука не подымается. Молодые еще совсем хлопцы, мордвины все. По-русски только один немного говорит. Я прикинула: им же, поди, по девять и десять лет было, когда мы с тобой в Смоленске отбивались…

Кмитич стоял, заткнув руки за пояс и внимательно осматривал пленных. В простой бесхитростной одежде пехотинцев, в лаптях перед ним стояло восемь молодых и высоких светлоглазых румяных парней, лет не старше восемнадцати. «Так, убить их — грех на душу брать. И в самом деле, не каратели же они!» — думал оршанский полковник.

— Никто сопротивления из них особо не оказывал. Подняли руки и сдались, — говорила Елена, стоя рядом.

— Кто из вас говорит по-русски? — обратился к пленным Кмитич.

— Я, пан господин, — подал голос курносый веснушчатый парень, на вид, кстати, самый младший из всех.

— Переведи своим хлопцам следующее, — сказал Кмитич, важно расхаживая перед строем напугано глядящих на него пленных, — у вас один шанс вернуться домой. Нужно остаться в лагере и помогать партизанам выгнать царскую армию из нашей страны. Чем быстрее мы и вы это сделаем, тем быстрее вас отпустят домой. Освободить вас сейчас мы не можем, сами понимаете. Кто из вас сам ненавидит царя, а таковые имеются, я знаю, милости прошу в мою хоругвь. Я еду в армию польного гетмана Речи Посполитой, чтобы громить царские войска по всей нашей земле.

Курносый с веснушками перевел. Парни что-то быстро и живо стали обсуждать на своем птичьем языке, но говорили не долго.

— Мы согласны, пан господин, — поклонившись сказал переводчик, — вот есть двое, Иван и Фаркан, которые хотят с вами пойти, остальные будут партизанам помогать.

— Вот и славно, — улыбнулся Кмитич, и обратившись к Елене, добавил:

— А ты не знала, что с ними делать…

И повернувшись к ротмистру Сороке, улыбаясь крикнул:

— Принимай пополнение, ротмистр!

Сорока скривился, но больше деланно, и шутки ради заметил:

— Так ведь они не пьют, не курят и песен наших не поют!

— Научишь! А то, что не курят, то всем у них учиться! — приказал Кмитич, и литвины весело рассмеялись.