Путь Короля. Том 2 - Гарри Гаррисон Страница 11

– Из-за чего они дерутся? – негромко спросил Шеф.

– Тот, что помоложе, обрюхатил дочь старого. Молодой говорит, она была согласна, а отец говорит, он ее изнасиловал в поле.

– А она что говорит? – поинтересовался Шеф, вспоминая подобные случаи из собственного опыта судьи.

– Не думаю, чтобы ее кто-то спрашивал.

Шеф открыл было рот для дальнейших расспросов, но понял, что уже не время. Последние фразы ритуала, формальное предложение уладить дело через посредников, принять которое было бы теперь позором. Два кивка головами. Законник торжественно сходит с бычьей шкуры, подает сигнал.

Мгновенно противники пришли в движение, запрыгали вокруг друг друга. Оскорбленный отец пырнул противника ножом сразу при взмахе судьи, пырнул ниже связанных рук. Но в ту же секунду молодой норманн отпустил слабину веревки и отскочил назад на всю ее длину.

Отец тоже выпустил свою свободную часть веревки, рванулся к ее концу, свисающему с запястья его противника. Если бы ему удалось ее схватить, он мог бы притянуть юношу к себе на расстояние вытянутой руки, а может быть, и еще ближе, и зарезать его. Но чтобы нанести смертельный удар, нужно самому под него подставиться. В поединке такого рода нетрудно убить противника. Если ты готов дать ему возможность убить тебя.

Старик промахнулся, а молодой отходил назад, к самому краю шкуры. Внезапно он сделал выпад и полоснул противника по предплечью. Возглас при виде проступившей крови, ответная усмешка раненого.

– В этой игре поцарапать легко, – заметил Гудмунд. – Но царапины ничего не решают. Разве что потеря крови, если драка будет долгой – а долгой она не бывает.

Один из соперников все время старался приблизиться и ударить ниже привязанных друг к другу рук, хватаясь и дергая за соединяющую их веревку. Другой не обращал на веревку внимания, держал дистанцию, стремительными взмахами полосуя руки и ноги противника, но следя, чтобы нож не застрял, не задержал его даже на мгновенье.

Он слишком этим увлекся. Лысый норманн, весь в крови от дюжины мелких порезов, получил еще один – чуть выше левого бицепса. Но зато схватил своей левой рукой ударившую его руку, правую руку противника. Принялся яростно ее выкручивать, крича что-то, чего Шеф не мог разобрать сквозь шум толпы. Молодой норманн взметнул свою левую руку, безуспешно пытаясь в свою очередь захватить правую руку соперника. Но старик извернулся, держа нож позади себя, чтобы его было не достать, попробовал ударить снизу, потом сверху, не забывая по-прежнему выкручивать запястье врага.

Не имея другого выхода, пойманный юноша выпрыгнул обеими ногами, стараясь «ножницами» ударить противника по бедрам, сбить его с ног. Когда они упали на землю, Шеф увидел фонтан крови, услышал громкий выдох, вырвавшийся из груди ближайших зрителей. Вышли судьи, растащили тела противников. Шеф увидел, что нож глубоко вонзился в грудь юноши. Когда перекатывали старика, Шеф увидел и второй нож, торчащий из его глаза.

Женщины завизжали и кинулись прочь. Шеф обернулся к Гудмунду, готовый обругать порядок, из-за которого женщина за время одного удара сердца лишается и мужа и отца, а ее ребенок – отца и деда. Но слова застряли у него в глотке.

В выемку спускался Кутред, со своим шипастым щитом в одной руке и мечом в другой. За ним бежали Фрита и Озмод, в двух шагах позади – Удд, все с арбалетами, но с крайне беспомощным видом. Вскакивая и проталкиваясь им навстречу, Шеф услышал безумные выкрики Кутреда на ломаном норманнском языке.

– Ублюдки! Трусы! Привязывают, чтобы не убежать. Держат человека, чтобы зарезать. Дерись с англичанином, чего ты боишься, у которого руки развязаны. Одну руку завязать, если хочешь. Скоты, сукины дети! Вот ты, ты!

Из его рта вылетала белая пена, и зрители расступались на его пути, под конец оставив его в одиночестве с двумя мертвыми людьми, лежащими у его ног. Глянув вниз, Кутред неожиданно ударил мечом и глубоко рассек лицо мертвого юноши. Он принялся топать ногами и шумно запыхтел, готовый напасть на всю толпу.

Шеф встал перед ним, выждал, пока в безумном взгляде не мелькнуло узнавание. Узнавание через силу.

– Они не будут драться, – раздельно проговорил Шеф. – Нам придется подождать до лучших времен. А рубить трупы – грязная игра, Кутред. Это плохая игра, ты же ordwiga, herecempa, frumgar, ты королевский ратоборец. Сохрани себя Для Рагнарссонов, для убийц твоего короля Эллы.

На лице Кутреда отразилось воспоминание о его славе капитана стражи короля Нортумбрии. Он посмотрел на свой окровавленный меч, на разрубленный им труп, бросил оружие и разразился мучительными рыданиями. Удд и Озмод приблизились к нему, взяли за руку и увели с собой.

Утирая пот, Шеф встретил неодобрительный взгляд законника, судьи поединка.

– Осквернение мертвого тела, – начал норманн, – карается штрафом в…

– Мы заплатим, – сказал Шеф. – Мы заплатим. Но кто заплатит за то, что сделали с живым человеком?

* * *

Следующим утром Шеф стоял на узких сходнях, ведущих на нежно любимый Брандом корабль, на его «Морж». «Чайка» Гудмунда, уже загруженная, легонько покачивалась на волне в двадцати ярдах поодаль, головы гребцов вереницей возвышались над невысоким планширем. Загрузка кораблей оказалась непростым делом. На каждом, имеющем по восемнадцать весел с борта, – полная команда в сорок человек. К ним требовалось добавить Шефа, Ханда, Карли и Торвина, восемь катапультеров, четырех женщин, спасенных с Дроттнингсхолма, Кутреда и ватагу беглых рабов, присоединившихся к ним по дороге через Уппланд и Согн, – круглым счетом почти три десятка человек, довольно много для тесного пространства двух узких кораблей.

Но сейчас на месте были не все – пропали Лалла, Фрита и Эдви из команды катапультеров. Что их задержало? Не прятали ли их где-нибудь в окрестностях, предназначив для продажи в рабство, а то и жертвоприношения? При мысли, что его людей могут повесить на храмовых деревьях в каком-нибудь захудалом городке, у Шефа лопнуло терпение.

– Выводи всех людей на берег, – крикнул он Бранду. – И ты тоже, Гудмунд. Мы можем выставить сотню человек. Пройдем через город и будем переворачивать все палатки, пока нам не вернут наших людей. А кто станет возражать, получит стрелу в брюхо.

Шеф вдруг осознал, что Квикка и другие реагируют без того оживления, которое он ожидал в них увидеть. Они напустили на себя вид полной непричастности, верный признак, что знают нечто, о чем не осмеливаются рассказать.

– Так, – сказал Шеф, – и что случилось с этими тремя?

Озмод, обычно бравший слово в затруднительных ситуациях, начал:

– Тут вышло такое дело. Мы с ребятами прогуливались, смотрели товары. А все здесь только и говорят, что о катапультах, арбалетах и прочем. О них все много слышали, но никто не знает, как они устроены. Ну, мы, конечно, сказали, что мы все знаем про катапульты и арбалеты, а Удд, можно сказать, сам их и изобрел. Тогда они и говорят – а они нам уже поставили кружку-другую, – говорят: «Вот здорово, а вы, ребята, знаете, как сейчас с этим на юге?» – «Нет», – говорим мы, само собой, ведь мы же не знаем. Тогда они говорят…