Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына - Дэвид Шефф Страница 11

Рекламный ролик для автомобильной компании начинается с эпизода в подготовительном классе. Дети сидят полукругом на полу в комнате для занятий. Учительница, устроившись на детском стульчике, читает им книгу. Затем закрывает ее и опускает на колени.

– Итак, дети, – говорит она, – что значит для вас рассказ «Дик и Джейн»?

Маленькая девочка с косичками и большими голубыми глазами говорит:

– Дом – это мама.

После нескольких похожих мнений серьезный темноволосый мальчик спрашивает:

– А как насчет Спота?

Ник поднимает руку, и учительница обращается к нему:

– Николас?

– Спот – это Ид ^[7], животная сила, которая пытается освободиться.

Девочка с большими карими глазами и волосами, забранными в конский хвост, закатывает глаза и пожимает плечами.

– Пусть Николас вызовет дух Фрейда, – говорит она угрюмо, подпирая подбородок кулачком.

В финальной сцене дети расходятся после окончания занятий. Они выбегают из здания школы и бегут к машинам своих родителей, выстроившимся в ряд перед школой. Ник запрыгивает на заднее сиденье «хонды», и его мама спрашивает:

– Что вы делали сегодня в школе, Николас?

Он отвечает:

– Ой, да все то же, ничего нового.

Где-то через месяц или два после появления рекламы в эфире мы ходили в кино. Мужчина в кожаной куртке и штанах с заклепками и черных мотоциклетных сапогах (мотоботах) узнал Ника. «О Господи! – завопил он, показывая на моего сына. – Это же Николас!»

В мае мы с Карен поженились. Свадьба прошла под цветущими розами и бугенвиллиями во дворе дома ее родителей. Нику было уже девять – худенькие руки, шея торчит из воротника оксфордской рубашки с короткими рукавами. Он нервничал, хотя мы и старались подбодрить его. Правда, на следующее утро он, казалось, испытывал огромное облегчение. «Все то же самое, – сказал он, посмотрев на меня, на Карен, обведя глазами привычную обстановку и снова взглянув на меня. – И это очень странно».

«Мисс Эми, она была подлой старой сукой. Мачехи всегда были такими». Вот так емко Трумен Капоте выразил бытующее в обществе мнение о мачехах. Такое отношение не новость. Еще Еврипид писал: «Лучше быть служанкой, чем мачехой». И тем не менее Карен и Ник всё больше сближались. Может быть, я видел только то, что хотел видеть? Нет, это вряд ли. Они всё так же вместе рисовали и раскрашивали. Они создавали рисунки сообща, добавляя детали по очереди. Они рассматривали книги по искусству и обсуждали художников. Карен водила Ника в музеи, где он сидел на полу галереи, положив блокнот на колени, и делал торопливые заметки и наброски под впечатлением от произведений Пикассо, Элмера Бишоффа и Зигмара Польке.

Она учила его французскому языку, проверяя, как он запомнил слова, пока они ехали куда-нибудь в машине. Забавно было наблюдать, как они ведут между собой беседы о любимых обоими книгах, его одноклассниках и фильмах, особенно тех, в которых играют Питер Селлерс и Лесли Нильсен, а также о фильмах «Инспектор Клузо», «Аэроплан», «Голый пистолет» и его сиквелах. По каким-то неведомым причинам в течение четырех вечеров кряду они смотрели фильм «Поллианна», пытаясь в нем разобраться, но каждый раз на них нападал сон, и они выключали фильм. Однако на пятый раз они всё-таки его досмотрели. А затем они начали разговаривать между собой цитатами из фильма. «Карен, твой носик заложен», – говорил Ник, подражая персонажу Агнес Мурхед.

Ник пытался увлечь меня видеоигрой «Стритфайтер-2», но я быстро уставал от бесконечных потасовок, разбивания голов и укусов. Карен, напротив, игра эта не только нравилась – она сама отлично в нее резалась, легко обставляя Ника. Кроме того, ей нравилась музыка, которую слушает Ник, и, в отличие от меня, она никогда не просила «сделать потише».

Карен и Ник постоянно поддразнивали друг друга. Иногда она слишком увлекалась, и он безумно злился. Когда мы выходили куда-нибудь поесть, они всегда заказывали молочные коктейли. Он медленно смаковал напиток, а Карен быстро выпивала его и пыталась стянуть стакан у Ника.

Они играли в слова и хохотали до упаду.

Карен говорила: «Дэйв».

Ник говорил: «Держит».

Карен: «Маленькую».

Ник: «Обезьянку».

Карен: «В заднице».

Я поднимаю глаза от журнала: «Очень смешно», – говорю я.

Ник: «Извини. Жил-был».

Карен: «Человек».

Ник: «Который».

Карен: «Сказал».

Ник: «Что».

Карен: «Дэйв».

Ник: «Держит».

Карен: «Маленькую».

Ник: «Обезьянку».

Карен: «В заднице».

Они играли в эту игру с разными вариациями бесконечно. Я только качал головой.

Карен много работала и неохотно выполняла материнские обязанности, но начинала время от времени возить детей в школу по очереди с соседями, а однажды вечером даже приготовила мясной хлеб на ужин. Он получился ужасным, и Ник отказался его есть. Карен начала поучать Ника, что нужно положить салфетку на колени, и это привело его в ярость. Она привлекла его к помощи по дому: наняла для уничтожения слизней в саду. За каждого вредителя он получал десять центов. Ник складывал слизней в совковую лопату и перебрасывал через забор в лес.

Карен, которую Ник звал мамой, или мамаситой, или КБ (она называла его «Спутник»), признавалась, что такие отношения совсем не в ее характере. Как-то, сидя в машине с Карен и Нэнси, матерью Карен, Ник, уставший и расстроенный неизвестно чем, начал плакать. Карен с удивлением обратилась к Нэнси: «Что это с ним?» Та ответила: «Это же маленький мальчик. А маленькие мальчики плачут». В другой раз они вместе проводили вечер в гостях у родителей Карен. Когда они расселись перед телевизором, Карен заметила, что Нэнси привлекла его к себе поближе и гладила по спинке. Ник казался абсолютно довольным жизнью. Карен рассказала мне об этом как о каком-то откровении. Она говорила, что поначалу Ник казался ей каким-то чужим, непонятным, чуть ли не инопланетянином. Ведь она не имела дела с детьми, с тех пор как ей исполнился год. «Я этого никак не ожидала, – сказала она. – Мне и в голову такое не приходило. Я не понимала, чего была лишена».

Правда, такое настроение у нее бывало не всегда. Временами Ник вел себя грубо – и по отношению ко мне тоже, если уж на то пошло, – но более серьезная проблема крылась в самом положении неродного родителя – отчима или мачехи. Иногда Карен говорила, что ей бы хотелось быть настоящей матерью Ника, но она принимает как должное то, что она ею не является. У него есть мать, которую он обожает и которой он предан всей душой. Карен часто напоминали, что мачеха – это не мать. Ей досталась значительная доля родительской ответственности, но не родительский авторитет. Порой я помалкивал, когда она начинала выговаривать Нику по поводу того, что нельзя держать локти на столе, но, хотя я всегда и советовал ей высказывать свое мнение, часто я приходил на помощь. «У него прекрасные манеры», – настаивал я, прежде чем понимал, что в очередной раз подрываю ее авторитет. Может быть, Ника сильнее всего напрягало, что он чувствовал себя виноватым из-за сближения с кем-то, кто не является его биологической матерью. Это дело типичное, если верить многочисленным книгам о том, как вести себя с неродным ребенком, которые лежали на прикроватном столике Карен.