Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории - Егор Яковлев Страница 11

Известности писателя весьма способствовал оригинальный стиль жизни. Праздники, задаваемые им, напоминали гулянки русских купцов, бурные романы с блестящими женщинами снабжали темами для разговоров все салоны Парижа, колоссальные долги заставляли романиста скрываться от кредиторов… Творческой лабораторией Дюма был роскошный сераль, а вовсе не башня из слоновой кости. Вместе с тем в нем никогда не было гордыни и презрения. Александра всегда отличали доброта, отзывчивость, искренность и хорошее чувство юмора.

Александр Куприн приводит такой забавный рассказ о французском романисте. Некий русский классик, придя как-то навестить Дюма, стал свидетелем странной картины. Хозяин работал за письменным столом, а на коленях у него сидела декольтированная юная девица. Гость полушутя обмолвился в разговоре, что ситуация, в которой он застал собрата по перу, вероятно, не особенно удобна для творчества. «Ничуть, — решительно воскликнул француз. — Если бы на другом колене у меня сидела вторая женщина, я писал бы вдвое больше, вдвое охотнее и вдвое лучше».

Современники утверждали, что число подруг Дюма превышало три сотни. При этом он был женат на актрисе Иде Ферье, не блиставшей ни особой красотой, ни ярким талантом. По одной из версий, свадьба состоялась после того, как Дюма вместе с Идой, тогда еще не женой, посетил прием у герцога Орлеанского. Писатель надеялся, что это нарушение этикета останется незамеченным, но герцог подошел к нему и сказал, что счастлив видеть у себя госпожу Дюма. После такого заявления не жениться было невозможно. Однако уже через шесть лет брак распался. Ида, устав от постоянных ссор с мужем, завела себе постоянного поклонника, итальянского князя, и вскоре уехала к нему. Все дети Дюма были рождены вне брака. Матерью его старшего сына Александра была белошвейка Мари-Катрин-Лор Лабе, с которой писатель познакомился в первые месяцы своего пребывания в Париже. Актриса Белль Крельсамер (сценический псевдоним — Мелани Серре) родила ему дочь Мари-Александрину. И, наконец, замужняя дама Анна Бауэр осчастливила романиста еще одним отпрыском — Анри. Последний так походил на знаменитого отца, что для всех было очевидным: официальный супруг мадам Бауэр тут ни при чем. Книги Дюма чрезвычайно любили в России. Однако император Николай I к писателю не благоволил. Причиной тому был роман «Учитель фехтования», посвященный восстанию декабристов. Рассказывали, что императрица Александра Федоровна читала его, когда строгий супруг внезапно вошел в будуар. Увидев, что жена прячет книгу, он сказал: «Я уверен, что вы читаете роман Дюма, ведь это последнее произведение, которое я запретил». Лишь после воцарения нового государя — Александра II — автор «Трех мушкетеров» посетил нашу страну. Везде в России его ожидал горячий прием, а в Дагестане Дюма торжественно провозгласили королем литературы.

Дюма был на четверть негром. И это, увы, являлось еще одной причиной нападок на него. Так, однажды некий господин позволил себе отпустить расистскую шуточку в присутствии писателя. Тот не прореагировал. Тогда нахал обратился прямо к нему: «По-моему, вы являетесь большим знатоком негров, не так ли, господин Дюма?» — «Естественно, — невозмутимо ответил тот, — отец мой был мулат, дед — негр, а прадед — обезьяна. Как видите, моя семья начинается с того, чем кончается ваша».

Легковесное отношение к писательскому труду, казалось бы, не позволяет признать Дюма классиком. И по сей день интеллектуалы спорят о том, можно ли считать его произведения серьезной литературой. Историки утверждают, что романы ненаучны. Писатели и литературоведы говорят, что они художественно неполноценны. И с этим можно было бы согласиться, если бы не одно «но». История не терпит бездарности. И если вот уже без малого двести лет все мы запоем читаем «Трех мушкетеров», значит, есть в этой книге что-то великое и бессмертное, без чего не может обойтись ни литература, ни наша жизнь вообще. Известный публицист Петр Вайль понял феномен так: «Лучшие герои Дюма архетипичны, с ними проще отождествиться, что доступно каждому школьнику; тут и в самом деле не надо никакой подготовки, как незачем готовиться к восприятию сказок и мифов. С героя настоящего, сказочного — и спрашивать нечего: он парит. Кто-то из англичан сказал: “Тому, кто создал Д'Артаньяна, можно простить что угодно”. Это относится и к создателю, и к созданиям».

А в дополнение к Вайлю еще один факт — для обдумывания. Александр Дюма-сын отказался участвовать в «фабрике пьес и романов». Он стал «серьезным» литератором и добился популярности и бессмертия не «Тремя мушкетерами», а «Дамой с камелиями». Но когда младшего Дюма спросили, кому он наследует как писатель, тот, не раздумывая. ответил: «Отцу».

Тайна капитана. Жюль Верн
(1828–1905)

Среди героев приключенческой литературы одна из самых романтических биографий — у капитана Немо. Его создатель, великий фантазер и провидец Жюль Верн, сделал своего героя индийским принцем Даккаром, некогда возглавлявшим восстание сипаев против английского владычества. Когда мятеж был подавлен, победители жестоко расправились с семьей героя, но сам он выжил и превратился в сурового ангела мести, бороздящего морские просторы на чудо-подлодке и уничтожающего военные корабли британского флота. Почему же прославленный романист выбрал для «господина Никто» именно такую судьбу? Были ли у него прототипы среди вождей реального восстания? Ответы на эти вопросы не так однозначны, как кажется на первый взгляд…

Идею написать книгу о странствиях под водой Жюлю Верну подарила его почитательница Жорж Санд. Прочитав в 1865 году несколько книг беллетриста, она прислала письмо, где помимо дифирамбов было такое предложение: «Я надеюсь, скоро вы увлечете нас в пучину моря и заставите ваших героев совершить путешествие в подводной лодке, которую усовершенствуют ваши знания и ваше воображение…» Мысль пришлась писателю по вкусу. Но наряду с занимательным сюжетом и невероятными приключениями Жюлю Верну захотелось ввести в текст и политический мотив. В начале 60-х годов XIX века романист внимательно следил за трагическими событиями в Польше, где вспыхнуло очередное восстание поляков против русского самодержавия. Уступки и увещевания царских властей не помогли, и Александр II подавил мятеж силой; генерал-губернатор Западного края М. Н. Муравьев, непосредственно руководивший «наведением порядка», в демократической среде получил прозвище Вешатель. Император французов Наполеон III, который втайне грезил если не об аннексии католической Польши, то уж точно о ее независимости от России, приложил максимум усилий, чтобы Европа видела в русских исключительно палачей и сатрапов. Поэтому общее настроение во Франции было чрезвычайно сочувственным по отношению к полякам. Если к этому прибавить, что Жюль Верн был страстным противником любой тирании, можно понять, почему своему издателю Пьеру Жюлю Этцелю он сообщил следующее: «Героем произведения будет уроженец Польши, принимавший участие в последнем восстании. Все его родные и близкие погибли от пуль карателей. Он чрезвычайно образован, одарен, он ученый, но это фигура трагическая. Путешествуя на изобретенном им подводном корабле, он вступает в бои с царскими военными судами и топит их». Но Этцелю эта идея решительно не понравилась. Политическая ситуация менялась быстро, между Россией и Францией вновь наметилось сближение, и издатель уверил автора, что цензура не пропустит такой сюжет. Он предложил сделать героя американцем-аболиционистом, который мстит южанам-работорговцам. Но теперь заупрямился Верн: «Война между Севером и Югом закончилась искоренением рабства. Герою больше не с кем бороться, в этом нет никакого смысла». Тогда Этцель посоветовал превратить Немо в абстрактного философа, противника деспотии в любом ее виде, но писателю все же хотелось иного. В итоге споры так затянулись, что из романа «Двадцать тысяч лье под водой» читатели так и не узнали, кто же на самом деле этот загадочный незнакомец, взявший в плен профессора Аронакса и его друзей. Лишь спустя несколько лет, работая над книгой «Таинственный остров», писатель окончательно определился с судьбой своего любимца: чтобы удовлетворить и себя, и Этцеля, он решил сделать Немо вождем мятежных сипаев. Их борьба за национальное освобождение пробуждала в душе писателя горячее сочувствие, а описания тонущих британских фрегатов у французских цензоров могли вызвать только злорадную ухмылку.