Политическая система Российской империи в 1881– 1905 гг.: проблема законотворчества - Кирилл Соловьев Страница 109

И представители властных кругов, и общественность апеллировали к стихиям неведанной страны, которая в скором будущем должна была расставить все точки над i: то ли сокрушить крамолу, доказав безусловную преданность престолу, то ли отказаться подчиняться ненавистному правительству. Отсутствие ясных ответов давало почву для фантазий. Уже в период Первой революции, 11 июля 1905 г., чиновник Министерства иностранных дел А.А. Гирс писал бывшему министру внутренних дел князю П.Д. Святополк-Мирскому: «Борющиеся элементы – власть, общество и анархисты – все в одинаковой мере возлагают надежды на содействие темной силы, каковой представляется крестьянская масса, и всякий по-своему на нее указывает. А сила эта в свое время воспроизведет в разных пунктах нашей необъятной и неустроенной России не одну, а десятки самых разных пугачевщин, чему примеры уже налицо» ^[1143].

Высшая бюрократия весьма приблизительно представляла население страны, его хозяйственную жизнь. Не случайно, что наиболее влиятельным руководителем ведомств был министр внутренних дел. Докладывая тот или иной вопрос императору, он оперировал информацией, собранной всей местной администрацией, которая была подчинена лично ему, подотчетным ему корпусом жандармов и, наконец, материалами перлюстрации. Иными словами, он мог с уверенностью сказать, что именно в его руках была вся информация о жизни России «на местах», которой располагало правительство ^[1144].

Однако мог ли он вполне доверять этим сведениям и мог ли он их верно интерпретировать? Как писал П.А. Валуев, сам имевший немалый административный опыт, «все правительственные инстанции уже ныне более заняты друг другом, чем сущностью предметов их ведомства. Высшие едва успевают наблюдать за внешней правильностью действий низших инстанций; низшие почти исключительно озабочены удовлетворением внешней взыскательности высших. Управление доведено по каждой отдельной части до высшей степени централизации; но взаимные связи этих частей малочисленны и шатки.» ^[1145] Иными словами, российская централизация покоилась на шатких основаниях. Жесткая бюрократическая форма создавала видимость всеобщего порядка, скрывая при этом содержание социальных процессов, о которых можно было только догадываться.

Насколько чиновничество гордилось своим знанием делопроизводства, настолько оно комплексовало перед теми, кто претендовал на знание реалий местной жизни. Это объясняло и авторитет земства, и желание привлекать на государственные посты людей дела, как, например, С.Ю. Витте. Последний чувствовал свое преимущество перед петербургскими «канцеляристами» и не боялся смеяться над ними, подчеркивая их практическую беспомощность. В 1903 г. С.Ю. Витте поставил вопрос о порядке ревизии учреждений мелкого кредита. По его мнению, от этого процесса следовало устранить местную администрацию, не слишком компетентную в финансовых вопросах и способную своим неаккуратным поведением полностью дискредитировать кредитное учреждение. Согласно отстаиваемой им точки зрения, ревизией должны были заниматься специальные финансовые органы. Против этого восстали многие члены Государственного совета: например, барон А.А. Икскуль фон Гильденбандт или товарищ министра внутренних дел А.С. Стишинский. Последний с особым пафосом говорил о том, что проектируемая мера приведет к падению авторитета губернаторской власти, который должен пользоваться самыми широкими полномочиями на местах. После Стишинского слово взял Витте. Он поблагодарил Стишинского за то, что тот своей речью удержал министра финансов от необдуманного шага: «Хорошо, что я не высказался до того, как заговорил Александр Семенович [Стишинский]. Ведь я готов был уступить. А теперь уже ни в каком случае не уступлю. Я все-таки допускал, что у губернской власти существует какое-нибудь понятие о кредитном деле. А в таком случае, почему бы и не допустить эту власть до ревизии мелкого кредита? Но после речи Александра Семеновича мне стало ясно, что я ошибался. Ведь из этой речи видно, что Александр Семенович не только ничего абсолютно о кредитном деле не знает, совершенно его не понимает, но никогда и не думал о нем! А ведь Александр Семенович – человек высокого служебного положения, большого государственного опыта, товарищ министра внутренних дел, бывший товарищ государственного секретаря. И он ничего, так-таки ничего в кредитном деле не понимает. Чего же можно ожидать от губернаторов? Теперь, благодаря Александру Семеновичу, я совершенно убежден в том, что им ни в коем случае не может быть предоставлено право ревизии мелкого кредита. И от этого я уже не отступлюсь. Лучше возьму свой проект назад, как бы остро ни ощущалась на местах надобность в проектированной мере» ^[1146].

Неуверенность в себе петербургского чиновничества объяснялась в том числе и отсутствием сети правительственных учреждений на местах. Административная вертикаль дальше губернского города практически не шла ^[1147]. Уездный исправник выполнял полицейские функции и делами управления не занимался. Предводитель дворянства и земские начальники, на которых были возложены административные дела, государственными служащими в полном смысле этого слова не являлись ^[1148]. Земство же находилось в трудных отношениях с губернаторской властью. И положение самого губернатора было далеко не простым. В годы Великих реформ появился новый суд, органы местного самоуправления, новые финансовые учреждения. Все это существенным образом умаляло власть «начальника губернии», в то время как самого института губернаторской власти реформы не коснулись. В итоге на вопрос о сфере компетенции губернатора сложно было дать определенный ответ ^[1149].