Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко Страница 107

Как быстро здесь темнеет! Входили в столовую засветло, а вышли в кромешную темь. Оказалось, у всех кончилось курево, и тут Вовке представился случай растопить лед между ним и Гришкой. Он, как фокусник, откуда‑то из‑под воротника извлек сложенную в маленький треугольник десятку, провезенную от Тугулыма, через все таможенные досмотры, сюда, в Афган. Ему показалось в темноте, что подобрели глаза Вареника, хоть он ничего и не сказал. Все трое вошли в ярко освещенный магазин военторга.

От импортного изобилия, красочности упаковок разбежались глаза, захватило дух. Губин, протянув продавщице купеческим жестом десятку, небрежно бросил:

— Сигарет, печенья и три сока! Сдачи не надо!

— Че ты мне суешь? — оскорбилась ярко накрашенная продавщица, отшвырнув губинскую десятку, и тут же заулыбалась вошедшему красавцу‑десантнику, одетому как на парад: огромный белый аксельбант, орден Красной Звезды, лихо заломленный берет.

Все трое застыли, словно по команде «смирно!». Это был тот, кем каждый из них в мечтах рисовал себя, возвращающегося из Афгана к своим: целешенек‑здоровешенек, отутюженный, без пылиночки, с неотразимой улыбочкой, с чуть нахальным прищуром. Десантник быстро стал обрастать пакетами под щебет продавщицы.

— Подержи‑ка, — сунул он один пакет Губину, другой Ержану, рассчитался какими‑то не такими деньгами и весело предложил, как давно знакомым:

— За мной, юноши! Со мной не пропадете!

В полумраке казармы между двухъярусными армейскими койками под тусклой лампочкой десантник поставил два табурета и велел Ержану «стол соображать».

— Юрик, Биджо! Где вы?

— Сейчас, Миша, — откликнулся голос из темной глубины казармы.

— Надо же к столу одеться, — с грузинским акцентом добавил другой голос. — Я вижу, ты гостей пригласил.

— Я их в «чипке» встретил, — начал объяснять десантник, которого, оказывается, звали Мишей. — Смотрю, за советскую десятку сигареты покупают… — и пошел туда, в темноту, на голос.

— Правильно пригласил, — послышался голос грузина.

— Помнишь, как два года назад сами тут шарашились? А то еще фраера клюнут на новичков.

— Кажется, уже клюнули… — сказал другой голос.

В это время хлопнула входная дверь, и послышался торопливый топот нескольких пар ног. К Вовкиному ужасу, вскоре на свет появилась ненавистная физиономия того ефрейтора с двумя солдатами справа и слева, с взятыми на изготовку для драки ремнями.

— Видали таких салажат?! — зарычал толстый ефрейтор. — Не успели глаза продрать на новом месте, уже пьянку устраивают! Иди‑ка сюда! — схватил он за гимнастерку Вареника. — Нюх потерял? Так я тебя научу, как со старшим разговаривать.

Гриша схватил руку ефрейтора и с силой оторвал ее от себя.

— Не чипай!

— Ах вот ты как! — осатанел тот, и его дружки как по команде вскинули ремни, а Вовка и Ержан схватили с табуреток бутылки с соком.

Но тут раздался насмешливо спокойный голос подошедшего Миши.

— Послушай, детка, тебе не кажется, что твое место — у параши? — И трое рослых десантников встали рядом с маленьким Вовкой, державшим бутылку у живота, как автомат.

— Это ты мне? — без прежнего запала спросил ефрейтор.

— Тэбе, тэбе! — подтвердил Биджо. В один молниеносный прыжок он с другим десантником, которого Миша назвал Юриком, схватил двух солдат, не успевших застегнуть ремни, и смачными пинками спустил с крыльца. Те вылетели без малейших признаков недовольства. А удаляющийся топот красноречиво говорил, что на дружка‑ефрейтора им наплевать.

Тем более что в этот момент — после Мишкиного удара в грудь — он перелетел через табуретки и упал ногами вверх, упершись спиной в солдатскую тумбочку. Вернувшийся Юра помог ему встать на ноги и хотел уже тем же путем направить его снова к Мише, но тот остановил:

— Подожди! Дай поговорить с человеком.

— Разве это чэловэк? — процедил сквозь зубы Биджо, брезгливо двумя пальцами поднимая с пола кепку ефрейтора и бросая ее в помойное ведро.

— Послушай, крыса пересыльная, я ведь тебя в прошлый раз предупреждал, чтобы перед новичками не выпендривался. Или не понял? Или забыл? Вспомни‑ка, полгода назад я в отпуск ездил… Короче: проси прощения у пацанов и отваливай! Иначе узнаешь, за что меня духи не любят. Ну?

Ефрейтор что‑то пробормотал, просовываясь между койкой и Юрой к выходу.

— И остальным пересыльщикам передай: в Афгане нет салаг и стариков. Сюда прилетают все равными… А вот улетают неодинаково, — добавил он тихо после паузы, когда ефрейтор уже выветрился, а Ержан и Юра подбирали коробки, бутылки и целлофановые пакеты.

— Не дрейфь, пацаны! Все будет нормально, — наконец улыбнулся Миша и обнял за плечи Вареника и Вовку, едва успевавших хоть что‑то уловить из свалившихся на голову событий новой «афганской» жизни. Миша с трудом вынул из оцепеневших Вовкиных рук бутылку сока и, скрутив ей головку, жадно опорожнил через горлышко.

— Ну вот, теперь все готово, — доложил Юра, поднимая последний пакет. — Давай, Биджо!

В руках у Биджо оказался кейс с шифром. Несколько ловких движений — и уже снова нет кейса, а в руках — извлеченная из него бутылка «Столичной».

Новичков поразила серьезная ответственность, даже торжественность на лицах десантников, пока Биджо изящными движениями и безошибочно ровно разливал водку по десяти кружкам.

В таких случаях обычно шутят, шумят, торопят. «Как бы Губин опять не выступил», — с тревогой подумал Вареник, но Вовка смотрел серьезно. Ержан начал было отказываться: «Я не пью», но Юра, протянувший ему кружку, казалось, даже не услышал этих слов. Ержан взял посудину и хотел поставить ее снова на табурет, где оставались еще четыре наполненные кружки, и вдруг отдернул руку, пронзенный догадкой, чьи это кружки: «Как же твоя будет стоять рядом с теми?». И он молча, как и все, выпил.

— Семеро нас было из одного призыва, — нарушил молчание ради новичков Миша. — Домой едем трое. Такие вот дела…

— Какие парни были! — отвернулся от света Юра и бросил окурок в урну.

— Таких уже не будет, — вздохнул Биджо.

У Вовки до боли сами собой сжались кулаки. Ержан уткнулся подбородком в грудь. Гриша засопел прерывистыми всхлипами. Биджо, как фокусник, извлек из темноты гитару и словно для себя, ни для кого, стал хриплым голосом петь‑декламировать:

Прости, мой друг,

Что ты погиб,

А я все лишь ранен

В горах Афгани…

Потом они сидели, обнявшись, пели про миллионы алых роз и про короля, который не может жениться по любви, а думали каждый о своем: завтра Миша, Биджо и Юра будут там, где нет войны, где спокойные лица и дразнящий смех девушек, где родные пейзажи, где могучая Родина. А Гриша, Ержан и Вовка, опьяневшие не столько от выпитого, сколько от внимания и дружбы таких замечательных «стариков», заменят их здесь.