Мария Стюарт - Родерик Грэм Страница 106

Новые условия содержания Марии под стражей были гораздо более суровыми, чем снисходительный режим графа Шрусбери, а сэр Эмиас Паулет являл собой разительный контраст с Джорджем Тэлботом. Не аристократ, а сквайр из западных графств, Паулет не испытывал глубокого почтения к сану Марии и скрупулезно соблюдал данные ему Елизаветой инструкции вплоть до последней запятой. Паулет был назначен лейтенантом Джерси в 1559 году, когда ему было двадцать три года — его отец являлся наследственным капитаном острова, — а спустя семнадцать лет его возвели в рыцарское достоинство и отправили послом во Францию. Женился он на Кэтрин Харви, дочери землевладельца из Девоншира; у четы родилось шестеро детей, пятеро из которых пережили родителей. Карьера Паулета не была блестящей, скорее он был трудягой без всякого воображения, и правительство могло рассчитывать на то, что он точно выполнит все распоряжения. Он был ревностным пуританином безупречной честности и ненавидел всё католическое; у него не было чувства юмора, и он отвергал все, что не являлось строго необходимым для его спартанского образа жизни. Очарование Марии он считал отражением ее неискренности и был глух ко всем ее жалобам. Непоколебимая верность Паулета Елизавете явствует из его письма от 1586 года, в котором он говорит о королеве, «которую Господь в своей милости да убережет от опасных уловок леди, находящейся под моей охраной, и ее сторонников». На роль тюремщика Паулета лично выбрал Уолсингем. Этот выбор представлял собой первый шаг к цели, которую вся Англия считала необходимой, но о которой никто не хотел задумываться всерьез. Этой целью было окончательное устранение Марии.

Елизавета категорически отказалась даже думать о такой крайней мере. Ее природный дар промедления — полная противоположность порывистости ее отца — в сочетании с политическим чутьем сказали ей, что попытка превратить Марию в католическую мученицу легко может сделать ее саму мученицей протестантской. Не существовало прецедента для казни королев-изгнанниц, и Елизавета была полна решимости не создавать его. Бёрли и члены ее совета хорошо знали, что одно упоминание о суде над Марией вызовет серьезное недовольство королевы, и все они слишком ценили свое положение, чтобы рискнуть навлечь на себя королевский гнев. Уолсингем, однако, никогда не пользовался расположением королевы, а его собратья-придворные были только рады поощрять его в его действиях против Марии.

Даже в парламенте зрели заговоры против Елизаветы. Оказалось, что некий доктор Парри участвовал в такой интриге, а во время допроса он назвал имя Томаса Моргана, клерка-шифровальщика на службе посла Марии во Франции. Морган был у иезуитов на подозрении как двойной агент, работавший на Уолсингема, и не без основания. Французы услужливо посадили Моргана в Бастилию, но парламент был настолько шокирован откровениями Парри, что обратился к Елизавете с просьбой дозволить более экстремальную форму казни, нежели та, что допускалась законом. Их петиция была отвергнута, и доктора Парри кастрировали и освежевали в соответствии с традиционным порядком.

Сама Мария могла ждать своего часа, не отказываясь ни от каких предложений, никого не отталкивая и демонстрируя готовность ради свободы согласиться на что угодно. Ее было бы трудно привлечь к ответственности на основании акта об ассоциации, даже с учетом того, что она, как известно, поощряла Ридольфи и Норфолка, поскольку не существовало реальных доказательств того, что она выражала согласие захватить трон после убийства Елизаветы. Стремление к свободе не являлось изменой, так же как и обещание дружбы своим родственникам, однако католицизм был загнан в подполье, а миссионеров-иезуитов общественное мнение превратило в политических агитаторов и предполагаемых убийц.

В августе 1584 года голландские власти захватили в море иезуита Крайтона. Он разорвал документы и попытался выкинуть их в море, но лучше разбираясь в Писании, нежели в морских делах, он бросил обрывки против ветра, который вернул их обратно на борт корабля. Сложенные вместе, они представляли собой новую версию плана предприятия — вторжения в Англию — и Крайтон был передан людям Уолсингема. Он неизбежно признался во всем, открыв свои контакты в Англии. Волна ненависти к Марии вздымалась все выше.

В Татбери Паулет следовал букве закона. Марии было запрещено выходить за пределы замка, ее слугам не разрешалось гулять по крепостным стенам на тот случай, если бы они решили дать сигнал сторонникам, хотя зевак там и не было — замок на мили вокруг был окружен исключительно доверенными людьми. Воздействие строго режима заключения на Марию было опустошающим; чувство изоляции усилилось, оставив ей лишь неясные воспоминания о том, как она скакала галопом в лесах Фонтенбло. Ей не дозволялось переписываться с внешним миром и разрешалось лишь получать письма от ее посла в Лондоне, причем после того, как они вскрывались и прочитывались Паулетом. Марии было запрещено раздавать милостыню, потому что она могла представлять собой взятку или способ передачи тайного послания. Практика дарения одежды бедным прекратилась — годом раньше Уолсингем перехватил ее письмо с точными инструкциями относительно того, как разными способами использовать квасцы для изготовления невидимых чернил, которыми можно писать на ткани, так что это ограничение едва ли удивительно. В любом случае Паулет не одобрял такой благотворительности, так как она лишь поощряла бедняков к лени. Уолсингем в этом отношении выразился точнее: «Под предлогом раздачи милостыни и прочих своих уловок она завоевывала сердца людей, обитающих поблизости от тех мест, где она раньше жила». Четки, распятия, благочестивые изображения и вышивки рассматривались Паулетом как «католические игрушки», и, когда некоторые из них прислали Марии в качестве подарка, он даже попытался их сжечь.