Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю Страница 105

Было ноябрьское утро 1809 года. Императрица Жозефина пожелала остаться одна в своей комнате в Тюильри. Ее придворные дамы повиновались и вышли с поклонами. Большинство из них уже отходило от императрицы, чувствуя, что она не в милости и что недалек час ее падения. В обществе уже довольно открыто поговаривали о предстоявшем разводе Наполеона. Его сильно склоняли к тому Талейран, Фуше, а главное — братья императора: империя нуждалась в наследнике, от Жозефины же не было потомства и нельзя было надеяться, что она еще даст его. Наследник же был необходим. Умри Наполеон — наступили бы сильные смуты; он держал в своей власти и свою страну, и всю Европу. Умри он без прямого наследника, на освободившийся трон явилось бы несметное число претендентов.

Все это страшно тревожило Наполеона. Ему было уже за сорок — годы, когда человек уже оглядывается назад, когда заботы о завтрашнем дне нарушают ночной покой.

Но, несмотря на все политические соображения, Наполеон никогда не расстался бы с Жозефиной, которую он сильно любил в молодости, если бы она сама не оттолкнула его, в конце концов, миллионами болезненных уколов и скандальными похождениями. Начать с того, что вначале она не любила Наполеона и почувствовала к нему нежность лишь с того времени, когда он прославился и стал великим. Другими словами, она любила не человека, а личность, превышающую всех своей властью и значением. Тут, значит, был вопрос тщеславия и гордости. Своей же любовью она дарила очень многих, не брезгуя общественным положением своих избранников. Так, например, между ними был даже конюх Наполеона, Паоло, которого Наполеон — по неизвестным причинам — изгнал из Франции. Наполеон, страстно любя жену и дорожа ею, вначале мирился со всем, закрывал глаза, возвращался к ней снова… Кроме распущенности, она отличалась еще и мотовством. Тщетно умолял ее Наполеон сократить свои безумные траты; она плакала, по-детски просила прощение, уверяла, что это «в последний раз», и начинала снова.

Наполеона страшно раздражало это «глупое мотовство». Он не был скуп; он щедро раздавал денежные награды своим сподвижникам, много тратил — куда следовало, — но в нем с детства остались известные бережливость и расчетливость. Он хорошо помнил старый дом в Аяччо, разумную экономию матери. Он испытывал в ранней молодости сильный недостаток средств, и это приучило его ценить деньги.

Наполеона возмущала и страсть Жозефины к дворянству прежнего режима, к старинным фамилиям и титулам. Она окружала себя титулованными придворными дамами, которые подсмеивались над нею за глаза. Это было известно Наполеону, и при случае он не щадил прекрасных дам и открыто высказывал им довольно горькие истины. Наконец, исходя из своей симпатии к минувшей эпохе, Жозефина сознательно или бессознательно, но изменяла интересам империи. Она ставила на ответственные посты людей, которые работали на погибель империи. Пример тому налицо: она рекомендовала Гранлиса, настоящее происхождение которого было ей хорошо известно, в армию Бонапарта, в полк д’Оверна. Эта последняя измена, очень серьезная в глазах Наполеона, сильно потрясла его, и когда вопрос коснулся развода, то этот факт явился одним из главнейших обвинений против Жозефины.

Она прекрасно знала свою вину и недостатки, но, не отдавая себе отчета в том, что стареет, все еще полагалась на силу своих чар. Однако же в последние недели она не на шутку встревожилась: уж слишком часто стали поговаривать о возможности развода, слишком злорадно глядели на нее братья и сестры Наполеона, и слишком сильно стали редеть ряды ее приближенных, что было плохим знаком.

Оставшись в это памятное утро одна, Жозефина устало поднялась с кушетки и, захвативши ручное зеркало, подошла к окну, откинула тяжелую драпировку и стала критически разглядывать себя в зеркало. Увы, сомнения не было: она сильно постарела. От былой красоты не осталось и следа, лицо увяло, поблекло, глаза выцвели, морщинки тонкой сетью покрыли лоб, залегли под глазами. Жозефина с отчаянием откинула предательское зеркало. Да, надеяться на свою красоту ей уже более не приходилось, надо сложить оружие. Сложить оружие? Но ведь это значило сознательно отказаться от всего, что дорого, что мило, с чем сроднилась ее душа!.. Ужасно!.. Она в отчаянии оглянулась вокруг и увидела часы. Стрелка стояла на одиннадцати. Уже одиннадцать, а Наполеон приказал ей прийти к нему в кабинет до двенадцати… Именно «приказал», так непреклонен был его тон. Вот почему Жозефина отпустила своих придворных дам; она боялась предстоящего свидания с Наполеоном и жаждала одиночества, чтобы приготовиться к нему, сосредоточить свои мысли, свои доводы и возможные возражения.

Но мысли путались в голове, аргументы не находились. Что сказать? Она уже все говорила, что только было в силах удержать Наполеона, все уже было испробовано и все, по-видимому, не достигло цели. Наполеон выслушивал ее, как будто склоняясь на ее доводы, но проходило несколько дней, и снова это роковое, это страшное слово «развод» носилось в воздухе. Ах, что ей до интересов империи, продолжения рода и династии Бонапартов?.. Что ей до того? Она была императрицей, коронованной Папой, и желала остаться ею до самой смерти. Она не могла допустить мысли, что ее место возле Наполеона будет занято другой женщиной.

А что будет тогда с ней?.. Ее отбросят как постылую любовницу, и она состарится и умрет в полнейшем одиночестве, всеми покинутая, всеми позабытая, никому не нужная? У нее не было иллюзий на этот счет, она хорошо знала, чего стоит привязанность царедворцев: они все отвернутся от нее, чтобы льстиво окружить новое, восходящее светило. Нет, она решила бороться до последней минуты.

С этой целью она поправила свой туалет, прическу, прибегла к помощи косметики.

В это мгновение постучались в дверь. Ей доложили, что император ждет ее в своем кабинете.