Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон Страница 104

Подготовка, которую он провел в декабре 1895 г., отражала это хвастовство. Частная армия Джеймсона состояла в основном из «бесшабашного полка» ^[1142] конной полиции Машоналенда. Солдаты носили серую форму, много пили, дрались, были плохо подготовлены и оснащены. Планируемое восстание иностранцев в Йоханнесбурге, как сказал Роде, «погасло, не успев разгореться, словно отсыревшая петарда».

«Доктор Джим», несмотря ни на что, продвигался вперед, хотя не был готов к долгому переходу, поскольку страдал от обострения геморроя. После короткой кровавой стычки в двадцати милях от Йоханнесбурга он сдался бурам, которые преследовали его на всем пути от границы Бечуаналенда. Как написал один из подчиненных Джеймсона, «нас просто поймали, как крыс в капкан, а через некоторое время весь доблестный маленький отряд повели к Крюгерсдорпу» ^[1143].

Крюгер обладал не только большим ростом, но и хитростью с коварством. Перед атакой на Джеймсона он сказал: «Черепахе нужно дать время, чтобы высунула голову, перед тем, как ее отрубаешь» ^[1144]. Теперь он был доволен нравственным и политическим урожаем победы, продемонстрировав милость к восставшим.

Однако щедрость Крюгера была сведена на нет поспешностью и импульсивностью кайзера. Император только что провозгласил Германию мировой империей и 3 января 1896 г. отправил телеграмму, поздравляя Крюгера с удержанием независимости Трансвааля без призыва на помощь дружественных держав.

Британская общественность отреагировала взрывом ксенофобии, а правительство отправило военно-морскую эскадру в залив Делагоа. Это побудило Германию на строительство военного флота.

Уилфрид Скейвен Блант сожалел о фуроре: «Гангрена колониального бесчинства заражает нас, а привычка подавлять свободу в слабых странах ставит в опасность нашу собственную» ^[1145].

Но пресса сделала Джеймсона национальным рыцарем. В Лондоне его приветствовал оркестр, который играл «Смотрите, вот идет герой-завоеватель». В честь него писали гимны, и не только неумелый придворный поэт Альфред Остин, но и Киплинг. Последний, судя по всему, основал «Если» на характере Джеймсона и называл его «самым благородным римлянином из них всех» ^[1146].

Джеймсон провел недолгое время в тюрьме Холлоуэй в Лондоне, а потом занял почетное место в национальном пантеоне в музее мадам Тюссо.

Хотя Родс был вынужден подать в отставку с поста премьер-министра Капской колонии, он избежал неприятностей, кроме порицания и осуждения. Этот человек был слишком силен, чтобы помещать его в тюрьму. Как сказала Олив Шрейнер, Родс — слишком крупный, чтобы пройти в ворота Ада.

На самом деле Родса вскоре стали называть «Авраамом Линкольном Южной Африки» ^[1147]. «Когда он стоит на мысе Доброй Надежды, — писал Марк Твен, — его тень падает на Замбези». Он был единственной «особой не королевской крови, прибытие которой в Лондон могло соперничать с вниманием, которое привлекает к себе солнечное затмение» ^[1148].

Возбуждение было таким, что Чемберлен, который не принимал Джеймсона и ругал «вояк-любителей» ^[1149], смог скрыть свою вовлеченность в дело. Родс помог ему, спрятав телеграммы, которые показывали, что министр по делам колоний погряз «по самую шею» ^[1150] в заговоре.

Джеймсон «играл преданно, обманув комиссию» ^[1151], занимавшуюся расследованием. В результате он и получил знаменитое прозвище — «Выставленный для торжественного прощания в Вестминстере» ^[1152].

Предательство, осложненное лицемерием, вызвало негодование у буров и помогло объединить их против британцев. Крюгер сказал, что они наказали собак, позволив хозяевам уйти. Он начал импортировать оружие в больших объемах, в том числе — тысячи винтовок «Маузер» из Германии, которая разделяла его враждебное отношение к британцам.

В «Мировом кризисе» Уинстон Черчилль датирует «рост сильного антагонизма за границей» ^[1153] периодом набега Джеймсона. Этот бесславный эпизод стал прелюдией к англо-бурской войне и предвестником Первой Мировой войны. Первая из упомянутых войн нанесла урон Британской империи, а вторая оказалась почти фатальной.

* * *

Борьба за тропическую Африку являлась выражением европейского соперничества. Северная и Южная Африка имели очевидную ценность. Но середина континента, как казалось, едва ли соответствует стоимости завоевания. До 1914 г. ее ежегодная торговля с Великобританией составляла всего 14 миллионов фунтов стерлингов.

Министр иностранных дел Британии сказал французскому послу в 1895 г., что эти огромные площади — всего лишь «бесплодные пустыни или места, где не может жить белый человек, слабо заселенные разбросанными на большие расстояния племенами, которые нельзя заставить работать» ^[1154].

Такой точки зрения также придерживался маркиз Солсбери, который был премьер-министром большую часть времени в период с 1885 по 1902 гг. Он шутил, что европейцы торгуются из-за кусков Центральной Африки, названия которых они не могут ни произнести, ни найти на карте.

Однако эти удаленные регионы стали полезной нагрузкой в международном балансе сил. Они поддерживали политическую позицию Британии, когда ее политическая слабость становилась ощутимой, помогали сохранить равновесие, от которого больше всего получал Джон Булль.

Солсбери, будучи премьер-министром, добавил два с половиной миллиона квадратных миль к Британской империи. Он рассматривал раздел Африки в качестве средства сохранения мира в Европе. Поскольку между 1870 и 1914 гг. не было никакой крупной войны, можно утверждать: такая политика преуспела, враждебность между странами была направлена в имперские каналы, а европейский яд ушел в болота, пески и джунгли тропической Африки.