Равная солнцу - Анита Амирезвани Страница 104

Теперь она была царицей, и я приветствовал ее как Махд-и-Олью, Колыбель Великих, что очень к ней подходило, ибо она дала жизнь четверым царственным сынам.

— Благодарю за разрешение согреться в лучах царственного сияния, — добавил я на фарси, ее родном языке, зная, что мое беглое владение им польстит ей.

— Добро пожаловать, — величаво сказала она. — Настало время решить, что мне с тобой делать. Прежде чем я решу, скажи, чем ты так ценен для двора.

Я сразу понял, что она сдержала слово взять власть в свои руки. По дворцу давно шептались, что ее муж — шах лишь по названию.

— Могу писать письма на трех языках, добывать ценные сведения, давать разумные советы в управлении. Нет стен, что меня остановят.

— Я много слышала о твоих дарованиях. Вопрос в том, куда тебя определить.

Я был ошарашен. Ожидалось, что со мной побеседуют и отошлют навсегда.

— Благодарю вас. Я думал, вам известно, что мирза Салман посоветовал мне оставить двор, — сказал я, подбирая выражения. — Он сказал, что обсудит это с вами.

— Он так и сделал, но лишь мое решение имеет вес. — Она пристально смотрела на меня, словно бросая вызов.

— Да будут мои глаза опорой вашим стопам.

— Прекрасно. Давай вернемся к вопросу, где ты можешь служить.

Чуя ловушку, я решил побороться за то, чего добивался:

— Добрая госпожа, я прошу прощения за то, что обременяю вас моими делами. Серьезные заботы требуют моего отсутствия при дворе, если вы милостиво даруете мне его.

— И какие же?

— Моя сестра Джалиле. Родственники, что заботились о ней, состарились и болеют, — быстро придумывал я. — Опасаюсь за ее честь.

— Есть у нее какие-нибудь способности?

— Она читает и пишет превосходным почерком.

— В таком случае затруднений нет, — сказала Махд-и-Олья. — Привози ее сюда, и мы найдем ей место при гареме.

Я уставился на нее: теперь ей нужна и моя сестра? Такое приглашение было знаком величайшего расположения.

— Имеется ли некая особенная обязанность, которую я могу для вас исполнять?

— Да. Как только мы наняли Лулу, он поведал мне подробности твоей астрологической карты, и они поразили меня настолько, что я попросила пересчитать ее. Твоя карта все равно говорит, что ты будешь способствовать воцарению величайшего из сафавидских правителей. Как я могу отпустить тебя!

Я выразил лицом подобающую покорность.

— Ясно, что этот правитель не Исмаил, — добавила Махд-и-Олья. — Глупо было бы лишиться тебя, когда правитель этот совсем рядом.

Она явно имела в виду себя, и я наполнился таким же отчетливым презрением.

— Для меня было честью трудиться для высокочтимой царевны Перихан-ханум, — сказал я, надеясь щедрой хвалой принизить себя. — Она была великой мыслительницей, поэтом, государственным деятелем и цветом своего времени, возможно, и всех времен. Не было ей равных.

— Уместно восхищаться дочерью царского рода, которой служил. Ну а теперь о твоем назначении: шахская канцелярия всегда найдет дело для такого мастера языков, как ты.

— Канцелярия? — ответил я, не успев сдержать презрения.

Точно так же Колафе сказали, что он станет смотрителем шахского зверинца. А хуже всего, что я не буду свободен.

Махд-и-Олья тоже не повела и бровью:

— Для тебя это будет необременительно. Ты заслуживаешь высокой награды за свои мучения с Пери.

— Служить ей было наградой, — упорствовал я.

— Я ценю твою верность. Я очень рада предоставить тебе другую возможность явить свои таланты.

— Какой драгоценный дар! — ответил я, и слова застревали у меня во рту.

Она взглянула на дверь, будто давала слугам знать, что наша встреча окончена. Я же стоял будто осел, увязший в грязи.

— Остается только одно затруднение. Смогу ли я жить за стенами дворца, если это окажется лучше для моей сестры?

— Нет. Когда это постоянно служащему евнуху разрешалось жить вне дворца? Отсутствие всяких связей и делает тебя и твоих собратьев столь ценными для двора.

Я уцепился за последнюю просьбу, к которой можно было прибегнуть. По сути, она означала «Молю отпустить меня», и хорошим слугам в ней почти никогда не отказывали.

— Колыбель Великих, я дал обет совершить паломничество в Мекку, если ваш супруг будет коронован на шахство. Я буду чувствовать себя дурным мусульманином, если не выполню своей клятвы. Не позволите ли мне отбыть?

Паломничество могло дать мне год или два.

— Мы с мужем глубоко тронуты, что наши слуги дают за нас обеты Богу. Но сейчас не время.

Меня поразил ее отказ; насколько я знал, примеров такому не было. Но я не сдавался:

— В таком случае могу я в будущем подать вам просьбу об этом, дабы не прогневать Бога?

— Разумеется. Служа нам, помни, что усердная служба всегда вознаграждается. Волей Бога однажды твое желание будет исполнено.

Я покинул встречу настолько обозленным, что от меня палило жаром. Как бы я ни жаждал свободы, выходило, что моя судьба — оставаться узником дворца, и я чувствовал себя скованным и обобранным желаниями других.

Единственным проблеском в моей жизни стало то, что я начал незамедлительно получать деньги с мельницы и вдобавок жалованье, которое мне задерживали после смерти Пери. Как только у меня появились деньги, я отправился повидать Фереште и сказал ей, что начинаю оплачивать ее расходы, пока поступают деньги. Радость в ее глазах не поддавалась описанию. Она пообещала, что начнет учиться ремеслу, а затем тут же отправилась к гробнице святого, покаялась в своем прошлом и поклялась измениться. Слугам ее было приказано отвечать посетителям, что она посвятила себя новой жизни. Один из них, ревизор дворца, пожаловался на утрату налога, который она платила в казну. Мирза Салман, который, как честный человек, мог бы теперь на ней жениться, заявил вместо этого, что найдет женщину поблагодарнее.

Я написал двоюродной тетке, что новая царица требует мою сестру ко двору, причем незамужней, чтобы служить знатным женам, и отправил ей оплату путевых расходов и щедрое вознаграждение за труды. Раз они еще не выдали Джалиле за старика, то такого приказа ослушаться точно не посмеют. С нетерпением я дожидался ответа.

Если моя сестра будет служить благородным женам хорошо, то и сама научится благородству и найдет возможность заключить достойный брак. Деньги от мельницы будут копиться, пока не наберется богатое приданое. Понемногу мы, как я надеялся, создадим новое родство и, когда пройдет время, сможем забыть о долгих годах, когда мы едва знали друг друга.

Пока я ждал, наступил день законной отставки Баламани. Мы с другими евнухами устроили ему прощальный вечер у реки. Ели кебаб и свежий хлеб, испеченный в переносной печи. Взошла луна, мы курили кальян и пили крепкое изюмное вино. На сердце моем была тяжесть новой утраты. Баламани был для меня всем: наставником, другом, семьей. Я прочел для него стих из «Шахнаме» о добром шахе, чтоб отразить щедрость Баламани, явленную за эти годы. Когда слушатели закричали: «Ба-а! Ба-а!» — я произнес стихи, сочиненные мною.