Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин Страница 103

Вышинский, пожалуй, первым из профессиональных юристов показал, что можно вообще обойтись без доказательств. Достаточно просто ругаться: «Мразь, вонючая падаль, навоз, зловонная куча отбросов, поганые псы, проклятая гадина…». Потом он точно так же ругался и с трибуны ООН: «Прожженные жулики, мерзкие твари, проходимцы, бандиты, наглецы, презренные авантюристы…»

Это был особый стиль прокурора и дипломата Вышинского. Его стиль подхватила вся страна, на этом языке объяснялись ученые, писатели и руководители государства. Он не видел особой разницы между подсудимыми и министрами иностранных дел разных стран, которые собирались в ООН. И те и другие были врагами, которых следовало раздавить.

Вышинский, работая и в прокуратуре, и в ведомстве иностранных дел, знал, что у него есть постоянный поклонник, которому нравилась такая ругань. Ради него Андрей Януарьевич и ораторствовал. Сталин получал удовольствие, слыша, как Вышинский топчет ногами бывших членов политбюро или иностранных дипломатов. Иногда, впрочем, Андрей Януарьевич перебирал.

В ноябре 1949 года находившийся в Нью-Йорке Вышинский получил из Москвы выговор:

«Обращаем Ваше внимание на то, что Вы поступили неправильно, когда в своей речи в Специальном политическом комитете 10 ноября по вопросу об атомной контроле заявили, что США могут допустить просчет в отношении количества атомных бомб в Советском Союзе.

Вам не следовало делать заявлений в таком воинственном тоне, особенно имея в виду, что это находится в противоречии с данной Вам к Октябрьской годовщине директивой о необходимости держаться в рамках разъяснения миролюбивого характера политики СССР.

Вы должны избегать всего того, что на руку тем кругам в США и некоторых других странах, которые стоят за гонку вооружений, запугивая население своих стран военной мощью Советского Союза…»

Пока Молотов был министром, он держал в руках все рычаги управления дипломатией. Своим заместителям он оставлял только мелкие текущие дела. Вышинского явно глодала обида, что ему не дают развернуться, заставляют заниматься рутиной. Он отыгрался, когда Молотова сняли: не посылал своему недавнему начальнику никаких бумаг, хотя тот формально оставался куратором МИД от политбюро.

Вышинский стал не только министром, но и разведчиком номер один — возглавил Комитет информации при Совете министров, который объединил всю советскую разведку, то есть Главное разведывательное управление Генерального штаба и Первое главное управление Министерства госбезопасности.

Впрочем, Вышинский и сам был оружием холодной войны. Иностранные дипломаты знали, что договориться с ним ни о чем невозможно, а компромисс исключен. Вышинский и не пытался убедить партнеров в необходимости принять советские предложения. Он просто ругался и хамил. Такая дипломатия приносила стране один вред.

При Вышинском усугубилась органическая слабость советской дипломатии — отсутствие привычки высказывать свое мнение. Молотов еще имел смелость высказать свое мнение. Вышинский никак не мог себе этого позволить. А более низких этажей желающих стать камикадзе и вовсе не находилось. Никто не решался выйти за рамки уже принятого, одобренного, принятого начальством. Это казалось не только внешнеполитических шагов, но и даже формулировок. Нового слова боялись как огня. Наверх, начальству, шла та же «жвачка».

17 февраля 1947 года радиостанция «Голос Америки» начала вещание на Восточную Европу. Это был неприятный сюрприз для Москвы. Иностранное радио старались глушить. Американские дипломаты в самой любезной форме просили этого не делать.

В 1949 году в Москву приехал новый американский посол Алан Гудрич Кэрк, вице-адмирал в отставке, участник войны. 16 августа новый посол доложил в Вашингтон о первой беседе со Сталиным, прошедшей накануне:

«Тон беседы был во всех отношениях сердечным, хотя генералиссимус, казалось, неохотно приступал к беседе. В конце же беседы он стал более открытым и закончил ее выражением готовности принимать меня в дальнейшем «без излишних формальностей» в каждом случае, когда у меня возникнут к нему особые и конкретные вопросы. Мое общее впечатление, хотя Сталин, возможно, выглядит усталым, но состояние здоровья его хорошее…

Относительно “Голоса Америки”. Мною были упомянуты помехи, чинимые нашим радиопередачам, как о хорошо известном факте, и при этом было отмечено, что радио-помехи являются нарушением Каирской и Мадридской конвенций, которые подписали оба наших правительства. Далее я сказал, что если имеются замечания в отношении содержания радиопередач, то эта проблема могла бы быть рассмотрена по дипломатическим каналам и что это представляется более предпочтительным, чем прибегать к нарушению конвенций.

Сталин заявил, что он недостаточно информирован и просит министра иностранных дел ответить на этот вопрос. При этом он с улыбкой спросил Вышинского: “Это Би-би-си?” Вышинский пояснил, что я имею в виду “Голос Америки”. “Они ругают нас?” — спросил Сталин. — “И очень даже”, — ответил Вышинский. Оба засмеялись. Сталин повернулся ко мне и сказал, что он попросит министра иностранных дел заняться этим вопросом. Ни он, ни Вышинский не оспаривали факта радиопомех, о которых я не говорил».

23 августа посол в отдельной депеше подробно описал госсекретарю Дину Ачесону, как проходила беседа с советским вождем.

Посол попросил о встрече в понедельник. В субботу был получен положительный ответ. В Кремль посол поехал в сопровождении двух сотрудников.

«Мы прибыли в 10:00 к Боровицким воротам, где подполковник МВД заглянул в автомашину для проверки числа пассажиров, и мы с моими парнями въехали в Кремль, следуя на довольно большой скорости за джипом.

У дверей стояли два солдата и офицер в качестве нашего проводника. Оставив внизу свои шляпы, мы поднялись на лифте на второй этаж, прошли несколько коридоров с часовыми МВД через каждые 50 шагов и оказались в приемной, где два офицера очень вежливо поднялись из-за стола и пригласили переводчика…

Без всяких формальностей нас провели через небольшое помещение, затем он жестом показал на дверь в следующую комнату, которую я сам открыл. Мы вошли в довольно узкий прямоугольный зал. Стол в противоположной стороне у окна и длинный стол около стены. Помещение было хорошо освещено люстрами. Сталин и Вышинский находились в противоположном конце кабинета и вышли нам навстречу…

Нам предложили сесть за стол. Вышинский устроился у стены, Сталин — слева в углу, переводчик — в конце стола. Сталин таким образом был напротив меня…

Продолжая говорить, Сталин встал, подошел к столу, взял свою трубку, подержал ее некоторое время в руках и затем закурил. Примечательно, что все это не было разыграно специально, а вписывалось вполне в его обычную манеру поведения. Он делал это машинально.

По моему мнению, он в хорошей форме и выглядит довольно неплохо для своего возраста: темные волосы с проблесками кое-где седины, лицо не особенно покрыто морщинами. Он казался очень активным, хотя глаза выдавали усталость. Сталин был одет в форму защитного цвета с изготовленными по его собственному дизайну погонами: очень большие серебряные звезды, и ближе к воротнику — герб с серпом и молотом. Форма хорошо на нем сидела, и он выглядел элегантно…