Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург Страница 102

Когда государь кончил, зазвучало «ура» – не только на правой, но и на левой стороне зала, хотя и менее громкое среди членов Думы. Покидая дворец, они еще находились под обаянием величия и красоты императорской России, которая многим из них предстала впервые.

Но, выйдя из дворца, члены Думы сразу же попали в другой мир, более близкий им и знакомый. Толпы интеллигенции и рабочих, покрывавшие берега Невы, кричали депутатам с мостов и с набережных: «Амнистия! Амнистия!» Когда пароход с депутатами проходил мимо большой тюрьмы Крестов на Выборгской стороне, из окон всех камер им махали платками арестанты; на пути от пристани до Таврического дворца стояли живые шпалеры толпы, приветствовавшей их теми же криками об амнистии.

На молебне в Таврическом дворце поэтому присутствовали далеко не все депутаты; многие тут же начали обсуждать, как следует выразить «требование народа». «Обычно спокойные люди бегали, размахивали руками», – отмечает член Думы М. М. Винавер.

Товарищ председателя Госсовета Э. В. Фриш взошел на трибуну и, открыв заседание, сказал краткое приветственное слово. Затем произведены были выборы председателя: почти единогласно избран был московский депутат С. А. Муромцев, профессор римского права. Заняв председательское место, он вне всякой очереди предоставил слово И. И. Петрункевичу, который произнес короткую речь об амнистии: «Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод… Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу».

Только после этого свое вступительное слово сказал и сам С. А. Муромцев, говоривший об «уважении к прерогативам конституционного монарха» и о «правах Государственной думы, вытекающих из самого существа народного представительства». На этом закончилось первое заседание Думы. Оно показало, что власть и депутаты говорят «друг мимо друга», на разных языках. Первой мыслью Думы была амнистия для тех, кто продолжал вести кровавую партизанскую войну с властью. Не этого ожидал государь от «лучших людей».

* * *

Революционные партии сразу поняли, какие выгоды можно извлечь из такого настроения депутатов, и вся левая печать стала твердить о необходимости в первую же очередь полной амнистии; о ней произносились речи на рабочих митингах и на собраниях интеллигенции. Противники Думы слева требовали, чтобы она «по крайней мере» добилась освобождения всех политических заключенных. Не думая прекращать революционной борьбы, они уже надеялись пополнить свои ряды за счет «освобожденных пленных»…

Государственная дума избрала на главные посты президиума только членов партии к.-д. ^[118] Но с первых же дней более левые течения стали себя проявлять. Решено было составить «ответный адрес на тронную речь» – таким конституционным термином назвали приветствие государя – и включить в этот адрес целую программу во главе с «полной политической амнистией».

Во время прений были резкие выпады против власти. «Мы знаем, – говорил Ф. И. Родичев, – сколько преступлений прикрыто священным именем Монарха, сколько крови скрыто под горностаевой мантией, покрывающей плечи Государя императора». Доказывая, что никакие кары не остановят террора, Родичев воскликнул: «Этих людей можно наказать только прощением»; крайние левые обиделись на это выражение и стали доказывать, что амнистия – «акт элементарной справедливости».

Других речей почти не было слышно. Единственным выступлением «справа» во время прений об адресе была ироническая поправка волынского священника Концевича: когда из адреса исключили выражение «русский народ» (чтобы не задеть другие национальности), Концевич предложил включить в адрес слова: «Государственная дума озаботится, чтобы Россия… потеряла свое своеобразие и даже свое имя». Государь следил за думскими прениями с возрастающим возмущением. Террор не прекращался: 1 мая был убит начальник Петербургского порта адмирал Кузьмич. Из провинции продолжали приходить вести об убийствах городовых…

В вечернем заседании 4 мая М. А. Стахович, один из немногих понимавших, как князь С. Н. Трубецкой, язык обеих сторон, сделал попытку найти примирительный исход из возникшего конфликта – придать идее амнистии приемлемую для государя форму. «Крестьяне, избравшие меня в Думу, – говорил М. А. Стахович, – наказывали мне: «не задевайте царя, помогите Ему замирить землю, поддержите Его…» Амнистия – огромный размах доверия и любви. Но почин – это еще не все. Кроме почина, существует еще ответственность за последствия, и эта вся ответственность останется на Государе… Я обращаюсь к тем, кто помнит, как десять лет назад в час помазания на царство Николая II Он в Успенском соборе при открытых царских вратах приносил Богу клятву… Он не может забыть этой торжественной клятвы «все устрояти для пользы врученных Ему людей и ко славе Божией…» Он знает, что здесь Он безответственен… но это не снимает с души Его ответа там, где не мы уже, а Он ответит Богу за всякого замученного в застенке, но и за всякого застреленного в переулке. Поэтому я понимаю, что Он задумывается и не так стремительно, как мы, принимает свои решения. Надо помочь Ему принять этот ответ. Надо сказать Ему, что прошлая борьба была ужасна таким бесправием и долгой ожесточенностью, что доводила людей до забвения закона, доводила совесть до забвения жалости. Цель амнистии – будущий мир в России. Надо непременно доказать, что в этом Государственная дума будет своему Государю порукой и опорой. С прошлым бесправием должно сгинуть преступление как средство борьбы и спора. Больше никто не смеет тягаться кровью. Пусть отныне все живут, управляют и добиваются своего не силой, а по закону. По обновленному русскому закону – в котором мы участники и ревнители, по старому закону Божию, который прогремел 4000 лет назад всем людям и навсегда, – не убий».

И М. А. Стахович предложил включить в адрес слова: «Государственная дума выражает твердую надежду, что ныне, с установлением конституционного строя, прекратятся политические убийства и другие насильственные деяния, которым Дума выражает самое решительное осуждение, считая их оскорблением нравственного чувства народа и самой идеи народного представительства».

Предлагалось осудить только будущие убийства: прошлое покрывалось полной амнистией. Ту же мысль в печати в тот же день защищал князь Е. Н. Трубецкой, а в Госдуме к ней присоединился виленский депутат епископ барон Рооп.

Но психологическая связь большинства Думы с революцией оказалась слишком глубокой. Стаховичу вышел возражать Родичев: «Это не церковная кафедра! Наше ли дело выносить нравственное осуждение поступков?.. Мы, господа, не посредники между Государем и народом… В нашем лице перед Государем сам народ стоит…» И дальше: «В России нет правосудия! В России закон обращен в насмешку! В России нет правды. Россия в этот год пережила то, чего не переживала со времен Батыя…» Еще определеннее говорил депутат Шраг: «Нет, не можем мы осуждать тех, кто жизнь свою положил за други своя!.. кто сделались народными героями, кто является во мнении народном жертвами за его свободу и великими страдальцами».