Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален Страница 102

Все же Гельда маршалу не удалось переубедить, и беседа завершилась на весьма напряженной ноте. Президенту не стоит беспокоиться, заявил баварский рейхскомиссар, что майнский мост будет разрушен южанами. Его легко может уничтожить неправильная политика рейха. Как всегда, стараясь достичь примирения, Гинденбург горячо заверил, что руководство рейха далеко от подобных намерений. Но он не смог удержаться и добавил, что южане слишком склонны обвинять во всех несчастьях северян. «Позвольте вам напомнить, что, когда в Мюнхене утвердилось советское правительство (в 1919 году), именно прусские войска восстановили порядок».

Южногерманские министры отбыли восвояси, не уверенные, что им удалось чего – либо достичь. Но Гинденбург запомнил то, что они сказали. Когда он подписывал декрет, аннулирующий запрет на деятельность организаций коричневорубашечников, он в сопроводительном письме, предназначенном для печати, сообщил Гейлу, что в будущем рассчитывает на мирное протекание политической борьбы. Если его ожидания не оправдаются, он снова вмешается и обратит против любых актов насилия все имеющиеся в его распоряжении средства. Когда же второй декрет провозглашал дальнейшие уступки, Гинденбург настоял, чтобы в официальном заявлении было сказано: рейх не намерен вмешиваться в полицейские функции государств.

В Южной Германии очень быстро обнаружили, что подобные заявления мало что значат и после встречи руководителей южногерманских государств с президентом не произошло ничего, что могло бы ослабить их тревогу. И Гельд, и его баденский коллега доктор Шмит недвусмысленно заявили, что они снова объявят СС и СА вне закона в своих государствах, если рейх отменит свой запрет, однако об этом в протоколе встречи ничего не было сказано. Они говорили также, что именно в ответ на это заявление Гинденбург заверил их, что они вольны принимать любые меры в пределах своей юрисдикции. Мейснер доказывал, что имело место неправильное понимание: южногерманские власти могли принимать решения, касающиеся отдельных ситуаций, но не могли прибегнуть к общему запрету. Если бы они на это пошли, президент, несомненно, потребовал бы отмены подобного запрета. Столкнувшись с таким толкованием, южногерманские лидеры не могли не задаться вопросом, является ли Гинденбург хозяином в собственном доме и насколько надежную защиту рейха и конституции он может обеспечить.

Декрет, легализовавший нацистские формирования, был выпущен спустя несколько дней. Бавария и Баден сразу же запретили все митинги вне помещений и ношение политической формы. Вюртемберг ограничился запретом демонстраций. Эти шаги, конечно, мешали планам рейха установить соглашение с Гитлером. Шлейхер, который не оставлял надежды на мирное сосуществование с нацистами, потребовал, чтобы все ограничения были немедленно сняты. На этот раз он был готов привлечь армию и даже объявить чрезвычайное положение, чтобы заставить государства Южной Германии подчиниться. Последние проявили стойкость и не склонились перед волей Берлина. В конце концов Папен издал новый президентский декрет, отменяющий все ограничения, установленные государствами. Он санкционировал и ношение формы, и проведение митингов на открытых площадках. «Страхи, которые высказывались относительно этих прав, – утверждал Гейл в официальном заявлении, – сильно преувеличены. У правительства рейха в настоящее время нет никаких оснований для принятия особых мер». Факт, что число уличных столкновений после разрешения деятельности СС и СА увеличилось, во внимание не принимался. Как выразился Гейл, «следовало ожидать, что во время переходного периода, пока народ не приспособится к изменившейся ситуации, возможны временные трудности». К тому же, сколько бы ни было уличных беспорядков, все они вдохновляются и провоцируются коммунистами. После чего, определив ответственность каждого, Гейл галантно сделал вывод, что поддерживать порядок в своих границах должны сами государства, имеющие для этого все необходимое.

Пока южногерманские государства конфликтовали с Папеном, Пруссия пыталась сотрудничать. Прусское правительство разрешило деятельность СС и СА, ношение формы и проведение демонстраций. Находясь в политическом плане намного дальше от режима Папена, чем государства юга Германии, Пруссия тем не менее предпринимала все усилия, чтобы выполнить требования рейха.

Папен, со своей стороны, сговорчивости не проявлял. Он объявил, что Пруссия больше не будет постоянно представлена на заседаниях кабинета, а ее представители будут приглашаться, только если планируется обсуждение вопроса напрямую ее касающегося. Сотрудничество должно было стать официальным и вестись на расстоянии. Раньше министры рейха запросто звонили и навещали своих прусских коллег. Новые министры предпочитали оставлять визитные карточки. Правительство рейха попыталось использовать и финансовое давление, воздержавшись от выплаты Пруссии причитающихся ей 100 миллионов марок на основании того, что отсутствуют фонды. И все же прусское правительство не нанесло ответного удара. А через неделю после назначения Папена по Берлину распространились слухи, что новый канцлер ищет повод, чтобы убрать кабинет Брауна – Северинга, но такого повода ему никто не даст.

Папен действительно был полон решимости избавиться от прусского правительства. Этот последний оплот социал – демократии был символом ненавистной Веймарской республики и блокировал дорогу к авторитарному государству, которое он надеялся создать. Немецкая национальная партия и Немецкая народная партия уже давно требовали, чтобы рейх поглотил Пруссию. Рейхсвер тоже предпочел бы, чтобы силы рейха и Пруссии были сосредоточены в одних руках. Таким образом, устранив правительство центристов и социал – демократов, временно исполняющее свои обязанности, Папен надеялся завоевать популярность, а получив возможность контролировать прусскую политику, он рассчитывал укрепить свои позиции в переговорах с Гитлером. Оставалась только одна проблема: найти законные основания для этого шага, которые удовлетворят южных немцев и не встревожат Гинденбурга. Президент, скорее всего, поддержит шаги, направленные на восстановление отношений рейха и Пруссии, существовавшие во времена империи, но его придется убедить, что все меры будут строго соответствовать конституции, иначе он своего согласия не даст.

Единственное обвинение, казавшееся приемлемым, касалось якобы неспособности Пруссии справиться с коммунистической угрозой. Поступали сообщения о формировании «социалистических боевых групп» под покровительством коммунистов. Большое внимание привлекла попытка статс – секретаря Абегга заставить коммунистическую партию прекратить экстремистскую деятельность, которая является не только незаконной, но и совершенно бессмысленной, и присоединиться к антинацистскому фронту. Удивительно, но Абегг не проинформировал Северинга о своих переговорах с коммунистами – вероятнее всего, считал их бесполезными. Еще более удивительной была позиция правительства рейха, выдвинувшего обвинения против Северинга, заявив, что Пруссия якобы нянчится с коммунистами. Это было очевидной неправдой, потому что Северинг сражался с коммунистами всеми доступными ему средствами. Он не шел на сотрудничество ни с ними, ни с нацистами, настаивая на том, что к выпадам коричневорубашечников следует относиться так же сурово, как и к нарушающим закон коммунистам. Несговорчивость Северинга в этом вопросе представляется основной причиной неудачи правительства рейха в налаживании контактов с Гитлером.