Дневник Верховского - Юрий Сафронов Страница 101

Но этим дело не кончилось. Совет республики продолжал работать и вымучивал из себя вотум поддержки в течение… шести часов!.. «Устраивались перерывы заседания, фракции совещались по своим комнатам, велись межфракционные переговоры. В результате к вечеру Временный совет раскололся на две почти равные части. Ничтожным большинством голосов прошла «левая» формула, представлявшая собой целую лекцию о «демократических» способах борьбы с вооруженным мятежом. Когда председатель Совета привез эту резолюцию в Зимний дворец, министр-председатель с полным основанием спросил, не равносильна ли она выражению недоверия правительству и не следует ли ему уйти в отставку. Коалиционный предпарламент не оказал поддержки коалиционному правительству. Республиканский центр в самую критическую для революции минуту обанкротился» ^[517].

* * *

Еще у древних авторов, у Аристотеля в «Политике», в политологии эпохи Александра Македонского, утверждалось, что путь от тоталитаризма к демократии лежит через просвещенную диктатуру. Отчасти это признавалось и в советское время, имея в виду так называемую «диктатуру пролетариата».

В личном архиве сохранился киносценарий А. Я. Каплера (близкого друга Светланы Аллилуевой) «Ленин в Октябре». Историки кино утверждают, что Сталин лично делал цензуру всех киносценариев, внося поправки, но имела ли место такая цензура в данном случае – неизвестно. Так или иначе, но этот «шедевр» превратился в сценарий… кинокомедии. Или пародии. Комизм этой пародии заключается в том, что в этом сценарии о Верховском не сказано ни слова, но о необходимости диктатуры было сказано весьма определенно. Так, на совещании у английского посла прозвучал оригинальный монолог какого-то придуманного Каплером героя: «…Отдать пол-России? Давайте! Кавказ англичанам? (жест в сторону посла) Ради бога! Украину этим… ну, известно кому! …Пусть жрут! Мы на все согласны. Но человека дайте! Дайте человека, в которого я бы поверил! Дайте настоящего душителя! Да, да! Душителя! Вот именно – душителя, вешателя, собаку! …Где этот человек? …где эта кровавая рука? Где этот кулак, который сломает вшивой стране хребет?» ^[518]

В 1917 году было не так уж много претендентов на диктаторские полномочия, хотя уже с лета все настойчивее в самых разных кругах стала звучать мысль о необходимости установления «сильной власти» для решения насущных военных, политических и экономических проблем. Нужен был «энергичный толчок», чтобы все почувстовали, что появилась централизованная власть, чьи приказы и распоряжения действительно будут выполняться на местах. В таких условиях неизбежно должен был появиться единовластный военно-политический лидер России, чтобы вывести страну из тупика. Промышленники даже предлагали на эти цели Верховскому крупные средства до сотни миллионов ^[519]. По сути, это был подкуп, и военному министру предлагалось исполнить роль генерала Кавеньяка…

О диктаторских амбициях генерала Верховского, кроме А.Ф Керенского, догадывались всего несколько человек. Один из них – проницательный историк Мельгунов отмечал в своем дневнике (18.09.1917): «Никто не замечает, что в наполеоны-то пробирается Верховский». По мнению Берберовой, Мельгунов считал его «подозрительным авантюристом» ^[520].

Далее Берберова писала: «24 октября по Петрограду разнесся слух, что Верховский провозгласил себя диктатором» ^[521]. На чем был основан этот слух – непонятно, поскольку Верховский в это время уже находился на о. Валааме.

Вторым человеком была его сестра, которая (в своеобразной стихотворной форме) записала в своем дневнике: «Россия, Родина моя, свое Европе скажет слово и миру принесет непочатый источник своих богатств, духовных и земных. Мой брат, мой Саша, первый, властною рукою ее на эту выведет дорогу» (л. арх.).

Третьим человеком был прапорщик Ф. Степун, философ по образованию, трудовик по партийной принадлежности и ставленник Б. В. Савинкова. В то время он занимал должность начальника политуправления военного министерства. Степун понял замысел своего начальника генерала Верховского и изложил его так: «Смотря на красивое, холодное, но одновременно и бредовое лицо человека, готовящегося в Наполеоны, якобинца, я ясно почувствовал, что этот молодой генерал или так скоро сорвется, что с ним идти не стоит, или так далеко пойдет, что с ним идти не след… Человек бесспорно умный, талантливый, энергичный и по своим политическим взглядам кое в чем даже более близкий мне, чем Савинков, – продолжал Степун, – Верховский сразу же оттолкнул меня от себя. …В нем чувствовался честолюбивый карьерист, который в стремлении к своей цели не будет слишком разборчив в средствах. По своему внешнему облику – аристократ, по своему внутреннему строю – большевик. Его план, очевидно, заключался в том, чтобы, опираясь на левый фланг революционной демократии, стать тем диктатором, которым Корнилов стать не сумел» ^[522].

Заслуживает интереса такая деталь. Военный министр, после получения от Ф. Степуна прошения об отставке, вызвал его к себе для личных объяснений, причем встреча была назначена… на 6 часов (!) утра. Степун вспоминал подробности своей последней встречи с Александром Ивановичем: «Поздоровавшись, Верховский сразу же нервно и гневно обрушился на меня за мое нежелание работать с ним над оздоровлением армии. Он с горечью упрекал меня в том, что я покидаю его, зная, до чего мало людей и что у него каждый человек на счету. Все, что он говорил, было правильно, но все же я чувствовал, что во всех его правильностях не было правды. Он говорил горячо, но я оставался холодным. Так мы и расстались» ^[523].

От тридцатилетнего генерала Верховского в то время требовалось «всего-то»: либо получить власть из рук Предпарламента легально, либо воспользоваться опытом тридцатилетнего Бонапарта, который в аналогичной ситуации ликвидировал Директорию в 1799 году без малейших затруднений, причем «даже не пришлось никого ни убить, ни арестовать» ^[524].

Глава партии октябристов А. И. Гучков, по характеристике Верховского, заговорщик и очень беспокойный человек, в своих воспоминаниях в очень сильных выражениях отзывался о Верховском. Он считал, что генерал Верховский не был сторонником революции, а был «профитером революции», пытавшимся продвинуться к вершинам власти на ее волне… Гучков, как и Степун, считал, что генерала Верховского могло «занести».