Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков Страница 100

2 января — 6 января. Прибыл в Петроград; остановился у Сергея ^[834].

Евдокимов за болезнью не принимал. Виделся лишь с управленскими индюками-недоносками, высиживающими свое недомыслие с протиранием штанов на канцелярских стульях, с серьезными минами погруженными в свое самодовлеющее крохоборчество; каждые чуть ли не полчаса прислуга обносит этих тружеников бутербродами и чаем! Очевидно, так им работать спорей! Поговорил с вновь испеченными шишками (Грязнов уже вознесся до помощника Главн[ого] инспектора!). Карьерный пафос, протекционистское засилье без разбора средств достижения идут во всю ширь российского бесстыдства. Хлыстовское радение! Аппарат этот по части себеурывательства волчьей хваткой за счет хоть потопа и гибели всего прочего — действует здесь с замечательным совершенством, как и на фронте. Великие князья, великие княгини (преподобные и просто княгини), наибольшие военные магнаты бесцеремонно расправляются ставленничеством на жирные и пухленькие местечки чуть ли не своих денщиков и камердинеров. Главный инспектор беспрекословно творит волю господ положения… Творятся подлости безо всякого оттенка благородства… Эх, поменьше надо только думать, сильнее желать и энергичнее (короче) на всякий позыв рефлектировать — и скоро можно подняться до самого министра! Не надо в самом себе ковыряться и смотреть на все проще, вернее — жить только одними позывами да ощущениями… Неразборчиво так возвышающимся, казалось бы, и руки из брезгливости не следовало бы подавать, а выходит наоборот: им еще ниже кланяются окружающие, и не за один лишь только страх, но и за совесть! На всем видны следы исконного холуйски-хамского самодержавного режима, дающего радостную жизнь всем плутам, шулерам, мироедам и разного рода штукмейстерам. И это называется «царской службой»!

Магазины и лавки в Петрограде, как и в Москве, полны всякой снедью, бакалеей и мануфактурой; всего можно купить — имей только больше денег. Дороговизна такая же ужасающая. По адресу «темных сил» и творящегося озорства в сферах все настроены возбужденно и озлобленно, можно сказать — революционно. Жаждут с нетерпением все дворцового переворота; довольно открыто все сообщают друг другу, что готовится повторение сербской истории с Александром и Драгой ^[835]; с удовольствием это все смакуют. Впечатление все-таки получается такое, что каждый негодующий ходит пока лишь с кукишем в кармане, без особенного желания проявить свою волю к действию, и надеется, что все, что нужно, сделает за него кто-то другой, а не сам он.

В заграничных карикатурах, говорят, изображается половой аппарат Распутина с подписью: «Руль, к[ото]рым управляется Россия». Выслан из Петрограда на днях великий князь Николай Михайлович ^[836].

Насчет войны — не видно, ч[то]б[ы] ожидали скорого ее окончания, как будто не особенно будут огорчены, если она и еще продолжится неопределенное время. Один небольшой управленский чиновничек, пересказавший мне все петроградские злобы дня, уверенно пророчествовал, что-де солдаты после демобилизации ружей своих не отдадут! Висят еще плакаты читанной на днях рептильно-шутовской лекции «священносинкела» Мардария «Загадка России» — вероятно, в духе, что-де и умом-то ее не объять, а только-де можно в нее верить! […]

8 января. Поехал в Рязань. Теснота в вагонах невероятная — сидят и стоят чуть не на головах друг у друга. Разговоры на тему «кто теперь копеечку наживает», а также по поводу смерти Распутина. […]

№№ в гостиницах заняты. Остановился у Кученевых: холодно, грязно, первобытно… Чудовищно-фантастические слухи среди обывателей о политических злобах дня. Вслед за Распутиным убиты будто бы уже Фредерикс ^[837], Штюрмер, Питирим ^[838]; у всех на устах — «подлая Сашка», «полковница» ^[839]. Бойкая дама М. Селиванова очень жаловалась на засилье евреев в Рязани… «Мы вам дали Бога — дадим вам и царя», — будто бы говорят они. Ой, ожидаю, как бы злоба народная не конвертировалась на виноватых во всем лишь «жида[х]» да «Сашке»; из-за деревьев не увидят леса в непонимании, что ведь гнилье растет лишь на гнилой почве…

[…] Едучи ночью на вокзал, слышал такое рассуждение извозца: «Мы как телята — дали все на войну, теперь будем терпеть, а потом посчитаемся… Открыли бы нам лишь двери!..» По адресу rex’а ^[840]'. «Разве подлую жену можно слушаться? Баба — что змея… Надо помнить и пословицу: Богу-то молись, а сам ближе к берегу гребись». Ругал он Протопопова и сожалел, что ушли Поливанов и Сазонов. Под конец спросил: «А что, правда, что ее уже заточили в монастырь?»