Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов Страница 100

Тем не менее манящая идея захвата загадочной столицы Византии гипнотизировала флот, и каждый выход адмиральского судна в открытое море с приказом «следовать за мной» будил в матросах какое-то трепетное чувство, заставлявшее всех и вся забывать о печальных внутренних событиях и сплачиваться в одно крепкое русское целое.

Дух Черноморского флота благодаря вдохновлявшей его идее был настолько прочен, что по предложению адмирала Колчака из состава этого флота была выделена даже особая «черноморская делегация» в несколько сот человек во главе с приобретшим огромную известность своим влиянием на массы матросом Баткиным, для пропагандирования на сухопутном фронте идей патриотизма и веры в себя и в свои силы.

Но постепенно состав Черноморского флота привыкал к воодушевлявшему его наркотическому средству, и оно в конце концов перестало оказывать свое оздоровляющее действие. Рядовые члены партии социал-революционеров жаждали проявления более решительных доказательств их революционности и неудержимо катились вниз, к большевизму. К тому же в составе упомянутой выше делегации отправились в армию и многие влиятельные вожаки, прежде сдерживавшие звериные инстинкты толпы. На место их в Крым прибыли из столицы большевизанствовавшие матросы-кронштадтцы, которые привезли с собой вредную северную заразу. Престиж адмирала Колчака постепенно стал падать, и однажды к нему явилась толпа матросов, потребовавших его оружия. Взбешенный адмирал предпочел выбросить свой Георгиевский кортик в море. И хотя матросы, одумавшись, спустили в воду водолаза и вернули Колчаку его оружие, но с этого дня разложение во флоте пошло вперед быстрыми шагами. Адмирал Колчак вскоре вынужден был оставить командование флотом, и его заменила тройка, составленная из выборных матросов.

В середине декабря 1917 г. в Севастополе произошла уже первая организованная резня морских офицеров, а в феврале 1918 г. – трудновообразимая по своей жестокости и кровожадности расправа с сухопутными офицерами. Рассказывают, например, о случае, когда одного офицера бросили связанного в топку транспорта «Румыния»! Всего погибло в эти две ночи, по справедливости названные Варфоломеевскими, до 1000 офицеров!..

Трупы убитых свозили специальные грузовые автомобили на пристань, и хотя они были прикрыты сверху брезентами, но из-под них видны были безжизненно болтавшиеся руки, ноги, головы… Убитых вывозили в море, где топили.

Но рядом с очагом такого революционного усердия, каковым был Севастополь по преимуществу, в Крыму еще долго оставались нетронутыми пропагандой более тихие уголки, в которых мирная жизнь почти не нарушалась. В этом отношении особенно выделялась, например, Керчь.

В общем, власть большевиков, после октябрьского восстания прочно утвердившихся в Петрограде, лишь медленно распространялась к югу, встречая особо задерживающее препятствие на Украине. Последняя пыталась отстоять себя от большевиков, выставив лозунгом свою политическую независимость и национальную обособленность. Равным образом и в Крыму приблизительно в январе 1918 г. успело образоваться правительство, опиравшееся на курултай, или татарское учредительное собрание, и поддерживавшееся отчасти некоторыми русскими общественными деятелями.

Но все эти задерживавшие препятствия имели для распространения большевизма только временный характер. Буйствовавший Севастополь в конце концов победил, а направленные оттуда миноносцы с большевизированными черноморскими матросами, учинив ряд расстрелов и самосудов в разных городах южного побережья Крыма, подчинили их своей власти.

К февралю 1918 г. большевизм в Крыму уже успел вполне упрочиться. Особенностью его было, однако, то, что люди, захватившие власть, были поставлены не центральной большевистской верхушкой, а выдвинуты местной толпой и всего больше черноморскими матросами.

Эта особенность большевистского режима в Крыму спасла членов императорской фамилии, находившихся на южном берегу, от смертельной опасности, которая в другом случае им, несомненно бы, угрожала.

Еще в январе месяце, когда только большевистские зверства стали вспыхивать то в одном, то в другом месте, в Ялтинском районе выделился своим влиянием на массы и умением умерять их кровожадные инстинкты солдат одного из запасных пехотных полков по фамилии Батюк. В прошлом – сельский учитель, из полуинтеллигентов, несомненно, революционно-настроенный, он, однако, не был сторонником безрассудного преследования буржуазии и офицеров, почему, насколько оказывалось возможным, противодействовал дурным инстинктам толпы. Говорят, что в этом отношении на него оказывала благотворное влияние его жена, происходившая из вполне интеллигентной среды и горячо к нему привязавшаяся еще до революции. Будучи сама настроена так же революционно, она тем не менее умела отделять революционно-идейное от просто уголовного и оказывала на своего мужа благодетельное сдерживающее влияние. По-видимому, и сам Батюк был человеком идейной складки и, вероятнее всего, являлся не большевиком, а членом левого крыла партии социал-революционеров (эсеров), которая, как я уже сказал, в Крыму имела чрезвычайно сильное влияние. Тем не менее его положение было чрезвычайно трудным, и так как большевистски настроенные массы требовали во что бы то ни стало крови, то, чтобы в одном выиграть и поставить на своем, ему, естественно, приходилось в других местах делать уступки, которые впоследствии и были ему поставлены в вину.

Однако в деле охраны жизни членов бывшей императорской семьи названный Батюк не сдал, найдя себе поддержку в Союзе увечных воинов, в котором имя великого князя Николая Николаевича пользовалось известным уважением и который вместе с тем сумел поставить себя достаточно прочно в левых кругах. В названном союзе Батюк был одним из видных членов такового, едва ли даже не состоял в правлении союза. Но еще более надежную опору он нашел в Дружине рабочих, составленной в большинстве из членов партии эсеров и находившейся в постоянной борьбе с севастопольскими матросами и элементами, примкнувшими к ним, которые проявляли наибольшую кровожадность и ненасытность.

Еще до окончательного водворения большевизма в Крыму названный Батюк, заняв должность алупкинского комиссара и члена ялтинского совдепа, под предлогом более надежной охраны императорской фамилии и во избежание побегов сосредоточил всех членов ее в Дюльбере и подверг их охране, которую он сумел сорганизовать преимущественно из членов рабочей дружины, людей более или менее умеренных и уравновешенных. Во главе этой стражи стал матрос Заболотный, человек вполне преданный мыслям Батюка, выполнивший их общую задачу с полным самоотвержением и самообладанием. Не раз поведение Батюка и Заболотного вызывало сомнения у большевиков, не раз умышленно распространялись преждевременные слухи об убийстве царской семьи и необходимости прикончить таким же путем с теми из членов этой семьи, которые остались в Крыму, но каждый раз тем или иным способом Батюку удавалось отвести внимание жаждавших царской крови и успокаивать расходившихся.

Особенно острые моменты настали во второй половине апреля, когда стали ходить упорные слухи о предстоящем приходе в Крым украинцев, а за ними и немцев. Большевики, чувствуя, что дни их сочтены, озверели и повсюду организовали последние убийства и насилия, стремясь перед уходом, по выражению Л. Троцкого, посильнее «хлопнуть дверьми». Естественно, что их внимание привлекал и запретный Дюльбер, в котором кроме живущих в нем людей их могло притягивать еще наличие кое-какого неразграбленного имущества. Требовалось большое дипломатическое искусство со стороны алупкинского комиссара, чтобы отвести грозу.