Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев Страница 10

Эта проблема оставалась и в дальнейшем. Так, на выборы в Четвертую Думу в Симбирской губернии явились около 30 % городских избирателей. В 1912 году общая явка по России редко превышала 50 %. По мнению чиновников Министерства внутренних дел, это свидетельствовало о безразличии избирателей к выборам.

Была и проблема другого свойства. Не всегда было ясно, каковы партийные пристрастия будущих депутатов. В 1912 году бывший председатель Думы Н. А. Хомяков жаловался на народных избранников депутату от Самарской губернии И. С. Клюжеву: «Что это за время, которое нам приходится переживать? Где у нас настоящие люди, истинные граждане? Их нет ни здесь, ни в провинции. Возьмите в пример хотя бы нашу Смоленскую губернию или вашу Самарскую. Кого выбрать в Думу, в губернское земское собрание? Все те же лица – обыденные, будничные, беспринципные, неустановившиеся, неустойчивые, смотрящие на вещи сегодня так, а завтра – по-другому». Схожим образом описывал ситуацию депутат-октябрист Н. В. Савич: «На выборах не было яркого разделения между разными оттенками политических настроений среди того антиреволюционного блока, который объединил все консервативное, умеренное и просто перепуганное „иллюминациями“ и разгромами имений глубоко мирное, имущее и цензовое большинство обывателей провинции. Выбирали не по принадлежности к той или другой партии, в этом еще не разбирались, а излюбленным кандидатом являлся тот, кто проявил наибольшую активность во время выборных кампаний против левого картеля». Хотя бы по этой причине правительственные прогнозы исхода выборов редко сбывались. Так, в 1907 году в МВД были уверены, что в Третьей Думе сложится устойчивое правое большинство. В действительности ничего подобного не случилось.

Наконец, многие мечтали о депутатском мандате, имея в виду преимущества, связанные с обладанием им. Для крестьян это было 10 рублей суточных (в Первой, Второй, в начале работы Третьей Думы). Для многих других – возможность завязать ценные связи. В октябре 1912 года в Министерстве внутренних дел отмечали: «Жалованье играет тут сравнительно вторую роль. Ищут влияния, которое дает деньги куда более значительные, чем всякое жалованье. Провинция полна легенд о местах в банках, о концессиях, о готовности правительства давать по просьбе членов Думы места, награды, даже перерешать судебные дела».

При таких обстоятельствах выборщик чаще всего был «темной лошадкой». В октябре 1912 года в Департаменте полиции были сведения о 5012 выборщиках Европейской России из 5159. По сведениям этого информированного органа власти, в 20 губерниях Европейской России (из 51) лидировали правые, в 7 губерниях – националисты, в одной губернии – независимые националисты и лишь в 8 губерниях – оппозиция. При этом в 14 губерниях ни у одной политической силы не было явного перевеса. Там многое зависело от октябристов. Таким образом, в 28 губерниях должны были победить правые, а в 22 – либеральные и даже леворадикальные силы. Полиция полагала, что правым удалось «отобрать» у оппозиции пять губерний (Вятскую, Нижегородскую, Пермскую, Ставропольскую и Ярославскую), а у октябристов – целых девять (Витебскую, Воронежскую, Казанскую, Московскую, Орловскую, Пензенскую, Рязанскую, Харьковскую и Черниговскую). Если же иметь в виду общую численность выборщиков, то расклад был таким: из 5012 человек 2542 (то есть 57 %) составляли правые, 247 (или 4,8 %) – националисты, 130 (2,5 %) – умеренно-правые, 58 (1,2 %) – независимые националисты, 508 (10,1 %) – октябристы, 424 (8,4 %) – кадеты, 326 (6,5 %) – социалисты, 264 (5,2 %) – прогрессисты, 343 (6,8 %) – беспартийные. Иными словами, 65,5 % голосов выборщиков составляли правые, 23,7 % – либералы. Правда, в Думе расклад сил был совсем другой.

Иногда это объяснялось тем, что местная власть приукрашала ситуацию. Например, в 1912 году архангельский губернатор сообщал, что большинство выборщиков вверенной ему территории были правых взглядов. Местная печать небезосновательно считала, что выборщики в большинстве своем левые. Вологодский губернатор полагал, что из 44 выборщиков был один октябрист, один кадет и четыре беспартийных, а остальные были правыми. По мнению губернского предводителя дворянства, расклад был иным: в губернском избирательном собрании было 14 избирателей левых взглядов, пять из них были радикалами. По подсчетам полтавского губернатора, в избирательном собрании было всего 4 октябриста. Однако выборы показали, что октябристов было 17 (8 принадлежали к левому крылу партии). В Воронежской губернии полиция считала А. И. Алехина (отца Александра Алехина, чемпиона мира по шахматам) и Г. А. Фирсова правыми, в действительности они были октябристами. Еще сложнее было с воронежскими крестьянами. По сведениям А. И. Звегинцева, они в большинстве своем были не правее октябристов, «а по земельному вопросу – где им быть надлежит» (то есть значительно левее). Точно так же и воронежских священников нельзя было отнести к правым монархистам. Эту проблему вполне понимали в Министерстве внутренних дел: «К числу правых отнесены почти все крестьяне, особенно если они должностные лица. Окажутся ли все они правыми на губернском избирательном собрании… вперед сказать трудно».

В каждой конкретной губернии были свои причины правительственной неудачи. В 1912 году барон Б. А. Энгельгардт избирался от Могилевской губернии. Впоследствии он вспоминал, что на избирательном собрании тон задавало хорошо организованное местное духовенство во главе с епископом Митрофаном. Правда, у них было всего 15 голосов (из 115), однако именно они должны были решить исход выборов. И все же первоначальные планы были нарушены. «Между прочим, кто-то пустил слух будто бы только что получено известие о назначении епископа Митрофана в другую епархию, и это известие сразу подорвало дисциплину среди священников… Тут началась вакханалия сговоров. В одном углу заядлый националист шептался с поляком, в другом епископ Митрофан обрабатывал еврея…» В результате избрали Б. А. Энгельгардта, который не был губернаторским фаворитом.

В чем-то похожая ситуация сложилась в Саратовской губернии. Там правые еще до выборов праздновали победу. Из 120 голосов в губернском избирательном собрании у них было 46. Кроме того, они могли рассчитывать на голоса 19 священников. Иными словами, в их распоряжении было 65 голосов. У «левых» – 55. Священники помогали правым не вполне бескорыстно: им было обещано два депутатских кресла. И все же они не доверяли местным землевладельцам и обратились с просьбой к губернскому предводителю дворянства В. Н. Ознобишину сначала баллотировать кандидатов духовенства. Им нужны были гарантии, что правые сдержат свои обещания. Ознобишин весьма грубо им отказал. Священники не знали, как в таком случае поступить: прежние договоренности расстроились, новые пока не сложились. Баллотировка продолжалась до полуночи, но безрезультатно. Собравшиеся устали и решили перенести выборы на следующий день. Ночью «левые» и священнослужители договорились, и на следующий день победу одержал их альянс.

В Екатеринославской губернии в 1912 году верх должны были одержать правые. Выборами руководили местный архиерей и губернатор. Перед епископом стояла непростая задача: с одной стороны, он не должен был пропустить в Думу кадетов и левых октябристов, с другой – священники должны были дружно проголосовать за октябристов: М. М. Алексеенко и М. В. Родзянко. Ради успешного решения поставленной задачи местное духовенство не раз собиралось в уездных городах, «репетируя» будущие выборы. Своя политика была у губернатора. Он пригласил выборщиков-крестьян на чашку чая, чтобы убедить их голосовать с октябристами. Перспектива победы правых его не радовала. Расклад сил в губернском избирательном собрании был следующий: 45 голосов у правых, 30 выборщиков поддерживали Родзянко, а 30 – левых. Родзянко же, вопреки всем расчетам, решил блокироваться с левыми. Во-первых, он был против голосования за правого В. А. Образцова. Во-вторых, Родзянко хотел видеть среди депутатов своего племянника. В итоге он договорился с кадетами и прогрессистами, которым уступил три места в будущей Думе.