Ключи от Стамбула - Олег Игнатьев Страница 10

Спасибо, ободряли Александр II и великий князь Константин Николаевич, принимавший горячее участие в Игнатьевской миссии.

Прощание с ними было трогательным.

Военный министр Николай Онуфриевич Сухозанет прямо заявил:

— Я искренно сожалею, что Игнатьева берут у меня на такое рискованное дело! Но я же и верю, что он отлично с ним справится!

Надо ли говорить, как боялась за него и переживала мать! Отец просил писать с дороги.

— Как только выпадет минутка.

Вообще многие из близких и знакомых прощались с Николаем Павловичем как бы в последний раз перед его гибелью.

Родителей осаждали самыми зловещими предсказаниями.

Игнатьева поразила вдовствующая императрица Александра Фёдоровна.

Она осенила его образом Божией матери и, поставив перед собой на колени, взяла его голову в свои руки, благословила и поцеловала.

Растроганный, он почувствовал, как слёзы переполнили его глаза и потекли по щекам.

Впереди была неизвестность, и он вручал себя Всевышнему.

А в степи уже началась жара.

Николай Павлович досадовал, что из-за обидных проволочек оренбургского генерал-губернатора Катенина и командующего Аральской флотилией адмирала Бутакова его экспедиционный отряд выступил позже, чем хотелось.

— Вся беда в том, — говорил Игнатьеву его посыльный офицер лейтенант Александр Фёдорович Можайский, потомственный моряк, успевший побывать в Японии, а ныне занятый передвижением посольского отряда по реке, — что уровень воды в Амударье, до которой нам с вами ещё идти и идти, скоро начнёт падать. Когда он дойдёт до критической отметки, войти в верховье реки на судах, пускай и плоскодонных, вряд ли получится: осадка велика.

Угнетало и отсутствие толкового проводника, не говоря уже о переводчике. Но хуже всего было то, что между хивинцами и туркменами-йомудами вспыхнула междоусобица. Уже были кровавые стычки. Ко всему прочему взбунтовался Исет Кутебаров, обещавший сопровождать миссию в Хиву. И от Бутакова не было никаких известий. Даже Катенин, двигавшийся со своим огромнейшим отрядом и пугавший его численностью мирных киргизов, ничего не знал об Аральской флотилии.

Страшась за судьбу вверенных ему людей и боясь разграбления каравана, везшего подарки ханам, Игнатьев ввёл строгий боевой порядок, как при следовании, так и на ночлегах в особенности. Повозки и кибитки расставлялись кругом, лошади и верблюды заводились в круг, и постоянно выставлялись часовые совместно с дозорными. Сам Николай Павлович засыпал последним, предварительно проверив посты и сунув под подушку револьвер.

А степь, растревоженная внутренней кровавой распрей и появлением двух отрядов русских, движущихся по разным направлениям в сторону Хивы, рассылала во все стороны своих гонцов. Нигде так быстро не разносятся вести, как в степи. Однообразие жизни любое событие делает великим и значительным.

Узнав о том, что идёт воинский отряд Белого Царя, мятежник Исет Кутебаров вышел навстречу со своей разбойной шайкой, решив, должно быть, что миссия свернёт с пути, но Игнатьев смело двинулся вперёд.

Это настолько поразило предводителя мятежников, что он уступил дорогу слитно двигавшемуся посольству, а спустя несколько дней явился к Игнатьеву с повинной. Николай Павлович принял его как раскаявшегося смутьяна, которому уже заранее обещано помилование от имени русского царя и даже дал распоряжение сфотографировать Исета.

Польщённый и раскаявшийся, не выпускавший из рук дагерротип со своим изображением, что было для него реальным чудом, тот сложил оружие и поручил своим братьям сопровождать миссию до границ Хивы.

Об Аральской флотилии всё ещё не было никаких известий.

Игнатьев начал сожалеть, что миссия первоначально не пошла в Бухару, откуда она могла спуститься в Хиву по Амударье. Для посольства было бы гораздо легче, менее рискованно и менее утомительно отправиться сперва к самому главному среднеазиатскому владетелю, эмиру бухарскому, и у него получить пропуск на возвращение по Амударье на судах русской флотилии, которые к тому времени успели бы снарядить.

— Может быть, нам так и сделать? — видя обеспокоенность Николая Павловича за успех задуманной им экспедиции, предложил Можайский.

— Да нет, — ломая себе голову над правильным решением, после глубокого раздумья ответил Игнатьев. — Теперь поздно что-либо менять.

— Почему? — не понял Александр Фёдорович, отрываясь от походного журнала, в который заносил манёвры их посольства. — Вы полагаете, время упущено?

— Самым глупым образом, — чувствуя себя донельзя униженным грубой противоречивостью и своеволием Катенина, которые казались Игнатьеву совершенно нелепыми и оттого крайне обидными, ибо ставили его почти в безвыходное положение, сказал Николай Павлович. — Но поздно что-либо менять не поэтому. Я боюсь, что и Хива и Бухара заподозрят в нашей миссии недоброе, так как последовательность её движения им уже известна. Об этом позаботился и Азиатский департамент, и столь любезный здешний губернатор. — Игнатьев пребывал в отвратительном расположении духа и намеренно опустил слово «генерал», хотя оно просилось на язык, как и фамилия Катенин. — Но основная беда в том, что распря между хивинцами и туркменами уже переросла в войну.

— Всё так серьёзно? — в замешательстве спросил Можайский.

— Более чем, — с мрачной уверенностью подтвердил Николай Павлович, получивший весточку от своего агента. — Города Куня-Ургенч и Ходжейли подверглись тесной блокаде туркменов.

— А что им надо, этим йомудам?

Игнатьев усмехнулся; причём, с глубочайшим презрением.

— Они, видите ли, желают, — произнёс он с ехидной растяжкой, — дать по шапке хивинскому хану Сеид-Мохаммеду и, завладев его ханством, посадить правителем своего вождя, Ата-Мурада.

— Это действительно худо, — качнул головой адъютант, как бы улавливая мысль, заботившую Николая Павловича: движение посольства по выработанному в Петербурге маршруту становилось невозможным. — Караван могут разграбить.

— А конвой втянуть в сражение, — продолжил за него Игнатьев, всерьёз озабоченный тем, что экспедиция может оказаться в центре кровавой схватки между двумя враждующими племенами.

Ночью он едва уснул, а пробудившись, твёрдо решил — на свой страх и риск! — изменить путь посольства, предупредив хитрым манёвром неминуемый отказ хивинского хана в пропуске наших судов в Амударью.

Учитывая стеснённое положение Сеид-Мохаммеда, Николай Павлович решил идти не на Куня-Ургенч, как было намечено раньше, а, переправившись через Айбугирский залив, двинуться на Кунград. А часть подарков перегрузить на пароход и отправить с двумя членами посольства вверх по Амударье, известив об этом хана письменно, но так, чтобы пароход успел войти в хивинские воды беспрепятственно.

18 июня подошёл пароход «Перовский» под командованием адмирала Бутакова, и началась погрузка.