Тайное становится явным. ЦОС ФСБ уполномочен заявить - Василий Ставицкий Страница 10

Сергей Федорович ВАСИЛЬЕВ — полковник запаса, сотрудник Пресс-бюро ЦОС в 1990–1998 годах.

Пишу эти заметки в день чествования генерала Наума Эйтингона по случаю его 100-летнего юбилея. Человек своего времени, трудной судьбы, он грозной порой был востребован и растрачен до конца. Получил сполна — ордена, славу, забвение и посмертную реабилитацию. И сразу вспомнилась другая встреча девятилетней давности — с генералом такой же судьбы Павлом Судоплатовым, реабилитированным незадолго до кончины. Сидели тогда рядом в президиуме заполненного до отказа зала Культурного Центра ФСБ России с Павлом Анатольевичем, и он, глядя на присутствующих, сказал: «Я не вижу в зале молодых оперативных сотрудников, только лица знакомых мне ветеранов Четвертого управления НКГБ СССР и солдат кремлевского полка, которых, как я думаю, вы пригласили для заполнения мест?»

Я достаточно напористо тогда ответил, о чем теперь сожалею, что Наркомат работает и все заняты. Ветеран молча покачал головой. Это было 27 июля незабвенного 1991 года — 80-летний юбилей Героя Советского Союза Николая Кузнецова, агента-аса и гордости Комитета. Только месяц оставался до знаменитого августа и пара лет до того, как Павел Анатольевич счел себя свободным от присяги. Обоснование этому заслуженный чекист дал в своей известной книге, автографом на которой я дорожу.

Почему я об этом вспомнил? Человек и офицер своего времени, я был скроен и вышколен по иному шаблону и исключительно признателен ветеранам-бойцам за их отношение ко мне и той случайности, которая меня, старшего опера военной контрразведки, занесла в такое экзотическое, по моим тогдашним понятиям, подразделение, как Пресс-бюро КГБ СССР. Не попади я туда, то вряд ли узнал бы хорошо, кто такие Эйтингон и Судоплатов и другие замечательные люди.

Генезис Службы, возможно, будет затронут другими ветеранами, ибо по большому счету она имеет свою историю. Я же хочу поделиться своими впечатлениями за 13 лет работы на этом интересном направлении.

С первых шагов я уяснил основное — мы и прикрытие Комитета, и его, если хотите, лицо, а также, по тем временам, единственный канал легального взаимодействия с творческими организациями, издательствами и средствами массовой информации. Последующая трансформация Пресс-бюро в Центр общественных связей была и велением времени и попыткой укрепить надвигающиеся, а это чувствовалось, угрозы деятельности Комитета, фальсификации его истории. Пресс-бюро же тех времен было достаточно привилегированным подразделением, как по положению в системе, так и по возможности влияния в творческой среде, проведении, линии на усиление контактов вовне. Кураторство со стороны высшего руководства эти возможности расширяло, а также сокращало бюрократическую цепочку при принятии решений.

Естественным был и подбор кадров. Обязательным было наличие значительного оперативного опыта, способности разбираться в вопросах литературы и искусства. Поощрялось неформальное общение и взаимодействие с писателями, кинематографистами и журналистами. При этом достаточно жестко соблюдался принцип — мы не критики и не цензоры, но то, что касалось истории и деятельности органов государственной безопасности, — здесь приоритет был за нами. Что имелось в виду? Ни одна рукопись или сценарий кинофильма по чекистской тематике не принимались к производству без рассмотрения их в Пресс-бюро. Несмотря на жесткий регламент рассмотрения таких материалов, мы успевали получить квалифицированные замечания и рекомендации от оперативных управлений, а также наших архивистов по фактической стороне описываемых событий или лицах, принимавших в них участие. По-своему опыту знаю, что многие авторы были признательны за такую помощь. Сложности возникали лишь в тех случаях, когда некоторые авторы, люди своеобразные, а иногда и капризные, считали, что мы своими замечаниями вмешивались в их творческий процесс. Тогда требовались и такт, и твердость, образно говоря, нужно было «бить фактом». Помню встречу с известным ученым и популяризатором науки Львом Кокиным, который хотел написать книгу в серии «Пламенные революционеры» об известной деятельнице времен гражданской войны, в тридцатые годы репрессированной, жене одного из видных деятелей государства.

Интерес к ее судьбе был проявлен и работниками нашего архива. Но документы показали, что при всей трагичности судьбы предполагаемой героини, она была в те далекие грозные годы гражданской войны агентом одной из иностранных разведок. После ознакомления с архивными документами о ее враждебной деятельности против своей страны автор не стал писать о ней книгу.

Вспоминается и такой случай: Пантелеймон Пономаренко — известный руководитель партизанского движения в годы Великой Отечественной войны и 1 секретарь Компартии Белоруссии долго работал над воспоминаниями о тех годах. Не помню, сам ли он, или его родственники предложили их одному издательству. Скупая и хронологичная работа подкупала правдивостью и уважением к памяти партизан. В то же время автор настолько увлекся, что на многих страницах описал способы изготовления подручными средствами подрывных устройств, технологии их закладки.

Одним словом, получалась инструкция по спуску под откос поездов и взрывов зданий. Странно об этом сегодня вспоминать, но тогда эти страницы вызвали резкое неприятие всей книги, несмотря на авторитет ее автора. Помню, книга тогда все же вышла в двух томах, но уже без «инструкций по взрывам». Это лишь эпизоды из повседневной нашей тогдашней жизни и работы. А была она, право, интересной. Василий Ардаматский, Юлиан Семенов, Ростислав Самбук, Теодор Гладков, Алексей Баталов, Регимантас Адомайтис, Георгий Жженов, Юрий Соломин, Георгий Юматов, Александр Михайлов, Людмила Чурсина, Вячеслав Тихонов, Вахтанг Кикабидзе — вот далеко неполный список лауреатов премии КГБ СССР в области литературы и киноискусства: со многими из них мне приходилось часто встречаться как секретарю Комиссии КГБ СССР по премиям. Это было незабываемое время. Говорят, когда Юрию Владимировичу Андропову доложили о проекте Постановления ЦК партии об учреждении премий нашего ведомства и показали образцы диплома и нагрудного знака, он, якобы, скептически заметил: «Вы думаете, кто-нибудь открыто этот Знак будет носить?» Но время показало обратное. Недавно в одной передаче Вахтанг Кикабидзе рассказал о неожиданной жизненной ситуации, в которую он попал, и нужно было как-то из нее выходить. Заявил о своем лауреатстве за кинофильм «ТАСС уполномочен заявить» и в подтверждение показал наградной Знак нашего ведомства. Недоразумение сразу развеялось. Значит, уважаемые люди страны с гордостью носили лауреатский знак КГБ СССР.

Сама система отбора произведений на конкурс была достаточно объемной и основательной. Много претендентов на лауреатство было с периферии. Об объявлении конкурса, давались сообщения в газетах «Советская культура», «Красная Звезда», «Комсомольская правда», в журнале «Пограничник». Да и именной состав Комиссии был внушительным. Кроме ряда руководителей Комитета в нее входили в разное время Юрий Бондарев, Станислав Ростоцкий, Армен Медведев, Семен Борзунов, Иван Стаднюк, Юрий Верченко, Вячеслав Тихонов. При моем секретарстве председателем Комиссии был Владимир Петрович Пирожков, дипломы выдавались за подписью Председателя КГБ СССР.