Царь Саул - Валентин Пронин Страница 10

— О, ты учёный и многознающий человек, — произнёс Саул с невольным почтением. — Как же ты оказался в столь бедственном состоянии? Где люди, сопровождающие тебя и услужающие тебе? Почему ты один, оборванный и голодный?

— Больше десяти дней назад, ночью, на караван, шедший из Мицраима в Баб-Иллу, напали разбойники. Я ехал с этим караваном. Охрана защитила начальника и гружёных дорогим товаром верблюдов. Те же, что ехали со своими вьюками на ослах, стали жертвами разбойников. Я немного отстал от своего господина и поплатился за это. Лошака моего увели, а мешок с лекарственными снадобьями отняли, думая найти в нём ценности. Меня связали, приволокли в какой-то лагерь и оставили лежать до утра рядом с палаткой, где головорезы делили награбленное. Но в моём кидаре, в складках материи, был спрятан тонкий... чуть толще конского волоса... остро заточенный предмет. Многое усвоив у жрецов Мицраима, я научился так расслаблять и выкручивать суставы своих рук и ног, что, связанный, умею освободиться от ремней или верёвок. И на этот раз я после долгих усилий выпростал правую руку, добрался до предмета, спрятанного в кидаре, и потихоньку перерезал путы. Потом уполз подальше от палатки, особыми словами и звуками успокоив собак. Мне удалось спрягаться в кустах. Выждав немного, я убежал. Думаю, утром меня не очень-то искали. Ведь за такого коротышку, да ещё с седой бородой, работорговцы много не дадут.

— Почему же ты не нагнал свой караван?

— Я не знаю этой местности. Кроме того, я видел издалека сборища каких-то вооружённых людей, говоривших на языке аморреев, а иногда отряды звенящих доспехами пеласгов. Попадаться им на глаза я боялся — как бы снова не оказаться в плену. Приходилось отсиживаться в какой-нибудь расщелине, рискуя наступить на змею. Дня через три, совсем ослабев от голода, я осмелился подойти к селению и попросить хлеба. Вчера дошёл до города Рамафаима, многолюдного и торгового. Собираясь обратиться к кому-нибудь за помощью, я увидел на площади толпу простого народа и почтенных старейшин, окружающих седобородого, очень величественного с виду человека в белых ризах. «Кто это? — воскликнул я. — И что тут происходит?» Мне ответили: «Это человек божий и имя его означает то же. ^[29] Он главный судья и первосвященник всего Эшраэля. Он прозорливец и пророчествует перед людьми. Многие задают ему вопросы, касающиеся разных неразрешимых дел. И он многим помог. Спроси и ты, если у тебя случилось нечто чрезвычайное». Я стал протискиваться ближе к прозорливцу и, когда подошла моя очередь, задал ему свой вопрос. Конечно, я не стал разъяснять все подробности. Сказал только, что волей случая потерял всё и хотел бы знать, как мне быть дальше. «Воли случая не существует, — заметил прозорливец с улыбкой, — есть лишь неизреченная воля бога. Ибо человек предполагает течение своей жизни, а бог ею располагает. Тебе следует продолжить скитания, и ты встретишь того, с кем пробудешь долго». — «Скоро ли я встречу его?» — «Пройдёт совсем немного времени». И вот к началу ночи я увидел в стороне от дороги костёр. А теперь не сочти за дерзость, скажи, кто ты, разделивший со мной хлеб и меня обогревший?

— Моё имя Саул. А это Бецер. Мы живём в Гибе, в земле Бениаминовой. У моего отца пропали две ослицы. Это дорогие ослицы, высокие, светлой масти. На таких ездят знатные люди. Отец приказал мне искать этих ослиц. Я позвал Бецера. Мы поднялись в горы и долго бродили по горам Эфраима. Потом спустились, прошли земли Шалишу и Шалим, однако на травянистых полянах и в лесах, и на склонах холмов ослиц не видали. Гик мы миновали землю Бениаминову и пришли в Цуф. И вот уже близко город Рамафаим, в котором ты побывал. Хлеб у нас кончился, а ослиц мы так и не нашли. Я думаю, надо возвратиться домой, чтобы отец не стал беспокоиться обо мне.

— Прости, если я скажу некстати. Но раз уж вы почти дошли до Рамафаима, то не следует ли обратиться к судье и пророку, главному в Эшраэле? Может быть, он укажет тебе, где ослицы ив кто отца.

Саул призадумался, потёр лоб и спрашивающим взглядом обратился к слуге-товарищу.

— Этот человек рассудил верно, — высказался, отвечая на взгляд Саула, Бецер. — Надо завтра же пойти к прозорливцу. Но пока мне не нравится, что справа от нас шевелятся кусты. Ты ведь знаешь, господин мой, я вижу в темноте не хуже совы. Если это шакалы или волки, мы их разгоним палками. А если там прячется голодный лев, нам несдобровать.

— Не похоже, чтобы львы бродили в этих местах, — возразил мрачно Саул. — Я за последние дни ни разу не слыхал львиного рыка. А что касается людей, нападающих на мирных путников, го такое возможно.

— Мы ведь не взяли с собой ни топора, ни меча. — Бецер встревоженно вглядывался в указанную им сторону. Переглянувшись с Саулом, он медленно нащупал увесистый камень, благо они всегда под рукой в этой каменистой стране. Сжав камень сильными пальцами и наклонившись поудобней, он внезапно бросил его в шевелящуюся тьму. Раздался крик человека. В то же мгновение Саул бросился к этому месту, нанося страшные удары палкой по предполагаемым разбойникам. Бецер последовал за ним, также молотя своей палкой. Слышны были крики, шуршание в кустах, шум убегавших людей.

Саул и Бецер некоторое время обследовали опасное место. Но злоумышленники исчезли, явно не ожидая такого яростного отпора. Оба бойца вернулись разгорячённые, сверкая глазами и возбуждённо дыша.

Снова сели к костру, понемногу успокаиваясь. Перепуганный Гист робко молчал. Когда его отважные попутчики начали было подрёмывать, маленький человек с бородой клином нерешительно произнёс:

— Я внимательно вслушивался в крики тех, кто замышлял нападение. Мне показалось, одно или два слова схожи с наречием мохабитов. Вряд ли они откажутся от намеченной добычи. Они вернутся с луком и стрелами. Или, подкравшись, кинут свинцовый шар из пращи.

— Этот многознающий старик прав, — сказал Бецер. — Надо отсюда уходить.

Удостоверившись в согласии Саула, Бецер разбросал и затоптал тлеющие угли костра. Подхватив свои мешки, три силуэта — большой, поменьше и совсем короткий — тихо удалились. До утра они прятались в зарослях, спали по очереди.

Поднялось солнце, запели птицы. А серая трясогузка, беспечно бегая по тропинке, указала на то, что путь свободен. Трое путников вышли на открытое место. Пройдя между купами тамариска, среди мелколиственных скальных дубов и раскидистых теребинтов, обвитых колючими плетями ежевики, они спустились на равнину.

За изгородями из дикого камня росли гранатовые деревья, инжир и виноград — то обнимающий лозой ствол тутовника, то свисающий гроздьями вместе с ветвями, осыпающими сладкие ягоды, или подпёртый толстыми жердями. Несмотря на раннее время, селяне, едва прикрытые кусками выцветшей ткани, уже гоняли по пашням высокорогих быков, волокущих соху с бронзовым сошником. Другие взмахивали мотыгой на огородах, сажая лук, чеснок, редьку, чечевицу и коноплю. На открытых площадках вызревали оранжевые тыквы. Кое-где под дымком очага чернели хижины, сложенные из нетёсаных камней. Играли полуголые дети, женщины в выгоревших рубахах толкли зерно в каменных ступах. Наконец посреди сизых холмов, на которых, словно рассыпанная пригоршня белой и коричневой фасоли, паслись овцы, возник город, окружённый стеной.