Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин Страница 10

В конце июня я и некоторые из моих единомышленников, ушедших из Трудовой народно-социалистической партии (Н. П. Слинко, доктор Малис, А. А. Бланкштейн), вошли во Всеукраинскую партию социалистов-федералистов. Это вступление наше в украинскую партию было первым шагом на пути сближения и совместного участия в политической работе украинцев с представителями других национальностей, живущих на территории Украины.

Еще в марте я имел специальную беседу с М. С. Грушевским по тому же вопросу о реорганизации украинских национальных партий в государственные. С Грушевским я встречался и раньше, в небольшом и тесном кружке киевских общественных деятелей, участников освободительного движения ^[6]. Я не сомневался, что М. С. Грушевский разделит мои соображения о необходимости расширения тех узких и замкнутых рамок, в которых было заковано до тех пор украинское национально-партийное движение.

Я не ошибся в моих ожиданиях. Умный, на лету схватывающий всякую мысль, Грушевский с первых же слов понял меня и согласился со мною. Но он был слишком завален в то время работою в Центральной раде – и, видимо, так и не удосужился провести соответствующую реформу в структуре остальных украинских партий.

Не подлежит, однако, сомнению, что и другие украинские партии охотно раскрыли бы в то время свои двери представителям всех народностей, живущих на территории Украины. Но я и мои друзья были тогда первыми ласточками, а таковые, как известно, весны еще не делают… И никто, кроме нас, в то время в эти двери не постучался…

Независимо от всех этих общих соображений о том, как создать взаимную связь и сотрудничество между народами Украины, я находил такого рода политическое общение вопросом жизненной необходимости для еврейского населения Украины. Благодаря разобщенности и отдельному существованию еврейских партий получалось неправильное представление о действительном отношении национально мыслящего еврейства к украинскому вопросу. В Центральной раде от имени российских социал-революционеров выступал бессменно Скловский, от российских социал-демократов – Балабанов, а в мае от Трудовой народно-социалистической партии стал выступать Гомбарг…

Позиция Бунда в лице Рафеса была также оппозиционной по отношению к блоку украинских партий. Широкие украинские круги не могли разобраться в том, что Скловский, Балабанов и Гомбарг говорят вовсе не от имени еврейства, а от имени всероссийских партий…

С другой стороны, при всем благожелательном и сочувственном отношении сионистов, фолькспартай и объединенцев к украинскому движению, линия поведения этих партий в Раде была слишком осторожной и нейтральной, а потому не могла сгладить основного внешнего впечатления о борьбе между евреями и украинцами…

Истина же заключалась в том, что со времени провозглашения Украины самостоятельным государством еврейство поделилось на два лагеря. Евреи-ассимиляторы заняли позицию явного несочувствия и отрицательного отношения к самой идее образования отдельного Украинского государства. Наоборот, национально настроенное еврейство, а в особенности сионисты и территориалисты, стремящиеся к созданию еврейского государства, не могли не сочувствовать таким же стремлениям украинского народа. К великому несчастью, евреи-ассимиляторы, составляющие самую незначительную часть еврейства, являлись лидерами общероссийских объединений, везде и всюду выступали в качестве таковых и приковывали к себе всеобщее внимание. Наоборот, деятели еврейских политических партий работали почти исключительно в своей замкнутой среде, и их взгляды, их позиция в украинском вопросе оставались для широкой публики неизвестными или, во всяком случае, не вполне ясными.

В этой отгороженности еврейских партий заключается также объяснение той ошибки, в которую часто впадают даже весьма вдумчивые и универсально образованные круги по вопросу о мере прикосновенности еврейства к большевизму. О каждом публичном выступлении Троцкого знает весь читающий мир. Те же речи, которые произносятся лидерами еврейских национальных партий на их собраниях и съездах, редко становятся известными за пределами еврейства.

Невольно вспоминаются слова Герцена по национальному вопросу. «Исключительное чувство национальности никогда до добра не приводит»… ^[7]

Трудно было обывательской мысли поспевать за быстро сменяющимися событиями, вносившими такую коренную ломку в круг старых понятий и навыков. «Der Wunsch ist der Vater des Gedankens», – говорят немцы. Но есть еще более меткая русская поговорка – «привычка – вторая натура». И желания, стремления и вкусы людские находятся в большой зависимости от комплекса привычек. Прибавьте к этому инстинкт подражания и стадности и – станет вполне понятно, почему средний, особенно городской обыватель не мог так скоро переварить в своем сознании всех перемен и новшеств. Украинский язык был в представлении многих таких обывателей деревенским наречием, на котором говорят мужики. Такое же представление о французском языке имели, между прочим, жители городов Франции, воспитанные на культуре и языке Рима, в дни принадлежности территории нынешней Франции к великой Римской империи. И кто бы мог в те времена поверить или предвидеть, что на развалинах Римского государства и римской культуры возникнут новые государства с новой культурой. Кто мог ожидать от «варваров», населявших тогда британские острова, что они дадут миру Шекспира?

С той поры Лютеция стала Парижем и вообще многое под луной изменилось. И как неубедительно, по-обывательски, звучат все эти разговоры о том, что «Украина не может существовать без Великороссии», что «Великороссия не может существовать без Черного моря»…

Иной вопрос, желательно ли полное отделение Украины от соседних с нею Дона, Белоруссии, Великороссии и т. д., или же, наоборот, взаимные экономические интересы всех частей Восточной Европы потребуют впоследствии образования из них одного экономического целого, на основах таможенного союза или конфедерации.

Вопрос об украинском языке служил излюбленным предметом для всяких обывательских острот. Мне невольно вспоминались насмешки над еврейским разговорным языком… И я отчетливо представлял себе, какую боль и обиду должны были вызывать издевательства над украинским языком среди сознательных украинцев…

А между тем обыватель острил в блаженном неведении своего собственного убожества и добросовестно был уверен в том, что автомобиль – это русское слово, а самопер – самое настоящее украинское. Ему и в голову не приходило, что украинцы могут пользоваться словами «автомобиль», «акушерка» и т. д. по такому же праву, по какому слова эти были введены в русский язык.

Сложному, серьезному, мучительно тяжелому вопросу о языках обыватель придавал фарсовый, комический характер. Это не могло не портить взаимоотношений с теми, для кого украинский язык был дорогим символом. Это породило злобу и негодование среди тех кругов украинской молодежи и украинских горячих голов, которые переживали в то время первый экстаз своего национального возрождения, своего пробуждения от долгого сна, а потому не могли подойти к этому вопросу с необходимым спокойствием и пониманием. В этих явлениях наконец и были заложены причины тех печальных эксцессов, которые были допущены впоследствии в отношении русского языка, перекрашивания вывесок и т. д.