Религиозные войны - Жорж Ливе Страница 10

На протяжении второй половины XVI в. мы наблюдаем существование самой настоящей протестантской партии, отличиями которой являются как способ пополнения ее рядов, так и сама ее программа.

К церковной структуре прибавляется военная; возникает и развивается партия, располагающая солдатами, имеющая своих вождей, руководителей и финансовые средства. Стремясь [63] не выходить за рамки законности, которую эта партия не мыслит иной, нежели монархическая, она обращает свой взгляд на принца крови. Это принц Конде, супруг Элеоноры де Руа. С 1559 по 1562 г., желая играть определенную роль сначала перед лицом Гизов, затем во времена Регентства, этот принц вовлекает церковь в аристократические и демократические движения. Он принимает титул Главного защитника французских церквей, за его спиной сторонники-дворяне, роль которых очень хорошо показана Мишелем Франсуа: «Несмотря на ослабление вассальной зависимости, в дворянском сословии еще остается некая система отношений преданности, не зависящая от экономической конъюнктуры». Генрих III захочет возродить деревенское дворянство, живущее на своих землях, как хорошо показал Л. Ромье, в тесной связи с крестьянством. Этот союз в конце века слабеет: дворянство пытается превратиться в военную касту, крестьянин же, несущий на себе все тяготы войны, сам берется за оружие или переходит на сторону королевской власти. Королевские и муниципальные чиновники, торговцы и купцы с юга страны привносят дух, способствующий автономизации коммун, свободному рассмотрению государственных дел, а также вопросов веры. Противники обвиняют их в том, что они хотят создать во Франции «народное сословие» и республиканское правление в провинциях. [64]

Означает ли это, что реформированная, протестантская церковь революционна в политике? Скорее следовало бы вслед за Р. Нюрнбергером использовать термин «радикализм». Это отличало ее от лютеранства, ставившего своей целью создание чисто духовной церкви и глубинные изменения человека. Французский протестантизм, вдохновленный Кальвином, с самого начала претендует на то, чтобы заставить слово Божье управлять всеми человеческими поступками, в том числе и политическими действиями: без сомнения, речь шла об усовершенствовании человека, но в основном об усовершенствовании общества через государственную власть, находящуюся на службе слова Божьего.

«После Варфоломеевской ночи государство треснуло и расшаталось, — напишет позже Дюплесси-Морне, — после того, как вера короля в его подданных и вера подданных в короля, который единственный сплачивал страну, была столь оскорбительно разрушена». В целом гугенотская партия остается верной монархии, ее публицисты стараются изменить природу монархии, а также способ назначения монарха, исходя из критического рассмотрения принципа верховной власти. В своем трактате «Франко-Галлия...» Отман, анализируя историю Франции, находит аргументы в пользу выборной ограниченной монархии. «Народ существует не для того, чтобы покоряться королю, скорее, король существует ради [65] народа». Не из этого ли исходил Аристотель, отличая хороших правителей от плохих? В своем труде «О том, что гражданским властям подобает карать еретиков», Беза касается вопроса о праве на восстание, вставая на точку зрения естественного закона, преимущественно на исконное право Галлии. Принципиальная декларация: власти созданы для блага народа, а не народ для блага властей; могущество властей, сколь велики и сильны бы они ни были, зависит от силы народа, который их избрал. В Варфоломеевскую ночь власть злоупотребила своей силой, король повел себя как тиран, поэтому сопротивление было законным. В своем совместном труде «Иск к тиранам» Дюплесси-Морне и Ланге поднимают те же проблемы и дают сходные ответы на заданные вопросы: бунт оправдан, если нарушены божьи законы и обоюдный договор, заключенный во имя общего блага между королем и народом.