Тайны белого движения. Победы и поражения. 1918-1922 годы - Олег Гончаренко Страница 10

Так были сформированы Офицерский полк генерала Сергея Леонидовича Маркова, ударный корниловский батальон под командованием подполковника М. О. Неженцева, полк пеших партизан под командованием генерала Африкана Петровича Богаевского, сводный батальон юнкеров под командованием генерал-майора Александра Александровича Боровского, чехословацкий инженерный батальон, артиллерийский дивизион из восьми трехдюймовых орудий. Были созданы и три кавалерийских дивизиона, включавших в себя соответственно партизан под командованием полковника Петра Владимировича Глазенапа, казаков донских отрядов есаула Бокова и офицеров-кавалеристов под командованием полковника Василия Сергеевича Гершельмана.

В армейском обозе оставались бывший председатель Государственной думы масон М. В. Родзянко, бывший министр Временного правительства масон князь H. H. Львов, издатели правого толка братья A.C. и Б. С. Суворины, Н. П. Щетинина, а также двое профессоров из Донского политехнического института.

Остальным гражданским лицам было предложено покинуть армию и пробираться поодиночке или малыми группами по станицам в Россию.

Сначала Корнилов предлагал Алексееву и Деникину направиться в Сальские степи, на зимовку и приведение армии в абсолютную боеготовность после пополнения запасов фуража, пошива обмундирования и просто восстановления сил уставших от долгих переходов людей и лошадей на дальних сальских хуторах и усадьбах. Алексеев резко отрицал целесообразность распыления единого армейского организма по удаленным друг от друга точкам, к тому же, не имеющим достаточно помещений для размещения добровольцев по зимним квартирам. Рассредоточение Добровольческой армии малыми отрядами, говорил Алексеев, даст возможность красным нападать на них поодиночке и уничтожать, поскольку вся армия, таким образом, оказывалась зажатой между Доном и сетью железных дорог, контролируемых красными. Помимо этого зимовка даже при самом благоприятном для Добровольческой армии исходе невольно выключала ее из активной политической жизни и обрекала на бездействие. А. И. Деникин и И. П. Романовский убеждали командующего поворачивать на Екатеринодар, где, возможно, еще была надежда на соединение с кубанскими казаками. В случае перевеса в силах противника для Добровольческой армии сохранялась возможность рассеивания в горах или отхода в Грузию, о чьей редкой неблагодарности и негостеприимности генералы еще не догадывались.

Убежденность двигаться в Екатеринодар у Корнилова окрепла, когда в станице появились генерал Попов и его начальник штаба Сидорин. Они убеждают командующего продолжить движение на восток, чтобы все же попытаться отвести войска на зимние квартиры. Мемуарист Гуль пишет: «В Ольгинской расположилась вся армия… Здесь армия наскоро переформировывается… Через день выступаем в степи на станцию Хомутовскую. Шумит, строится на талых улицах пехота, скачут конные, раздаются команды, крики приветствия… Армия тронулась. В авангарде — генерал Марков, а арьергарде — корниловцы» ^[20].

Тем временем на Кубань возвращались войска полуторамиллионного Закавказского фронта. Огромная солдатская масса пыталась возвратиться домой по железной дороге, через Азербайджан и Грузию; и уже на Кубани агитаторы из армий Сиверса, Автономова и Сорокина вербовали морально неустойчивых фронтовиков вступать в ряды Красной армии для того, чтобы в одних случаях помогать «восстанавливать революционный порядок» и прижать контрреволюционеров, воспользовавшись отобранным у буржуазии, в других случаях большевистская пропаганда умело рисовала образ Корнилова, как единственную преграду для полного окончания войны и возвращения к мирному труду, о чем подумывали все фронтовики. Вступление в Красную армию виделось многим из вербуемых окопников как попытка навалиться и разом покончить с последней, досадной помехой на пути к дому в лице незначительной по численности Добровольческой армии. В окруженной кубанской столице тем временем шла беспрецедентная политическая неразбериха. Заседания сменялись заседаниями, депутаты сосредоточились на создании кубанской «демократической конституции», словно бы не было иных задач перед лицом приближающегося большевизма. Некоренные жители Кубани были готовы принять новую власть большевиков, регулярные части были небоеспособны в силу того, что входящие в них кубанские казаки могли по собственному желанию внезапно бросить фронт, а после так же стихийно самоорганизовываться, в зависимости от общеполитической конъюнктуры. Офицеры не могли совладать с дезорганизованной солдатской массой. Кубань не имела ни цели своей борьбы, ни лидеров, ни возможности защитить свою территорию и призрачные демократические «гражданские свободы», о которых Кубанская Рада вела нескончаемые разговоры на каждом из своих заседаний.

Для налаживания связи с Кубанью Корнилов командировал генералов М. С. Лукомского и Ронжина, которые, переодевшись, оставили Добровольческую армию, двигающуюся на восток, и выехали в Екатеринодар. По пути в город генералы были схвачены красными отрядами, попали на допрос к командующему армией Сиверсу. Были допрошены и бежали, петляя и пересаживаясь с поезда на поезд, спасаясь от своих преследователей столь интенсивно, что вместо кубанской столицы оказались на Украине, в Харькове…

Разведка Красной армии обнаружила двигающуюся Добровольческую армию, и начались наскоки мелких групп и соединений красных. Корнилову доносили, что положение в зимовьях, куда изначально был нацелен поход, было далеко даже от самых скромных ожиданий и что провести зиму и набраться сил у добровольцев там не получится. Скрепя сердце Корнилов развернул армию и повел ее на Екатеринодар. Пройдя последнюю донскую станицу Егорлыцкую, добровольцы оказались на Ставрополье, где были атакованы Дербентским полком при поддержке отрядов красногвардейцев и артиллерийским дивизионом у села Лежанки. Корнилов дал приказ атаковать противника сходу, направил Офицерский полк прямо на противника и одновременно дал указание Партизанскому и Корниловскому полкам обойти противника с флангов. У Гуля читаем: «Мы идем цепью по черной пашне. Чуть-чуть зеленеют всходы. Солнце блестит на штыках. Все веселы, радостны — как будто не в бой… Недалеко от меня идет красивый князь Чичуа, в шинели нараспашку, командует: „Не забегайте вы там! Ровнее, господа!“» ^[21].

Юнкера-артиллеристы стали выкатывать пушки на прямую наводку. Отряд Маркова атаковал противника, переправившись через едва замерзшую речку. Удар оказался неожиданным для большевиков, в их рядах началась паника, завершившаяся быстрым отходом, с оставлением артиллерийских орудий. В этой атаке добровольцы потеряли убитыми 3 (!) человека, красногвардейцы и «революционные» солдаты — свыше 250 человек. Еще примерно такое же количество было поймано добровольцами на селе Лежанки и расстреляно. Гуль свидетельствует: «Пленные. Их обгоняет подполковник Неженцев, скачет к нам, остановился — под ним танцует мышиного цвета кобыла. „Желающие на расправу!“ — кричит он. „Что такое?.. — думаю я — Расстрел? Неужели?“… Я оглянулся на своих офицеров. Вдруг никто не пойдет, пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые, смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим незнакомым лицам и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли! Сухой треск выстрелов, крики и стоны…»