Белые велосипеды. Как делали музыку в 60-е - Джон Бойд Страница 10

Она дала мне ключ, поцеловала и поставила мой чемодан в свою спальню. Я отправился в одну из бостонских кофеен послушать легендарного блюзового мастера Скипа Джеймса, оставив Мэри собираться на работу — она была официанткой. Потом она планировала вместе с подругой пробраться на вечеринку после концерта Джоан Баэз и вернуться домой около часа ночи. После головокружительного музыкального вечера я в назначенный час в нетерпении взлетел по ступеням, ведущим к ее двери. Войдя в квартиру, я обнаружил, что диван в гостиной разложен, мой чемодан стоит рядом с ним, а записка гласит: «Дорогой Джо. Извини, у меня изменились планы. Все объясню утром Спи спокойно. С любовью, Мэри».

Проснувшись под запах кофе и бекона, я набросил одежду и заглянул на кухню. Мэри стояла у плиты в халате и выглядела в высшей степени довольной собой. Из-за закрытой двери ванной доносился шум воды. Мэри заговорщицки ухмыльнулась мне: «Догадайся, кто сейчас в душе! Дилан!!!» Что я мог сказать? На дворе стояла весна 1964-го, и «Его Диланство» был королем мира фолк-музыки. Я позавтракал вместе с этой счастливой парой-на-одну-ночь (завтрак был очень немногословным) и исчез.

К весне 1964 года Дилан и Баэз стали «королевской четой» фолк-музыки, объединив соперничавшие ньюйоркский и бостонский лагеря своей музыкальной энергией и в то же время став могущественно-сексуальными иконами поп-культуры. К этому моменту фолк-музыка уже далеко продвинулась от своей изначальной роли — побочного проявления политики «левых». Когда в сороковых годах Ледбелли и Вуди Гатри привнесли в «музыку народа» подлинность, ее популярность стала нарастать со скоростью приближающейся волны. После того как группа Пита Сигера Weavers поднялась на первое место списка популярности с песней «Goodnight Irene» ^[39], для маккартистов начала пятидесятых фолк-музыка стала даже до некоторой степени слишком популярной. Были выписаны повестки в суд ^[40], радио- и телевизионным станциям начали нашептывать о коммунистическом влиянии. И вся долгая эра Эйзенхауэра стала для фолк-музыки временем упадка.

В 1957 году Kingston Trio во время полевых записей фольклора в Аппалачах нашли песню о повешенном убийце по имени Том Дули ^[41]. Сделанная ими «облегченная» версия возглавила чарты и снова вывела фолк-музыку из забвения. В начале шестидесятых движению за гражданские права требовалось лучшее «звуковое сопровождение», нежели однообразная коммерческая поп-музыка. Песни протеста, в основном написанные нью-йоркскими певцами-сочинителями, оказались именно тем, что нужно.

В Бостоне события развивались другим образом Искрой, озарившей всю местную сцену, стало выступление босоногой Джоан Баэз на первом фестивале Newport Folk Festival в 1959 году. Спев дуэтом со слащавым Бобом Гибсоном ^[42], она произвела фурор и породила в Массачусетсе моду на гитары, длинные волосы и черные водолазки. Я видел ее, когда учился еще на первом курсе. Она ехала на «веспе» ^[43] вместе со своим бойфрендом через слякоть кембриджской зимы и озорно усмехалась во весь рот, а позади развевалась роскошная грива ее темных волос Главным в ней были сексуальность и жизнерадостность — она ими просто лучилась — а вовсе не серьезные политические убеждения. Джоан получала от своего собственного голоса чувственное удовольствие. Ее выбор песен основывался на красоте мелодий и на том, каким образом они рассказывали о мире необузданных (но часто обреченных) женщин и свободных духом опасных мужчин.

Музыкальная сцена, которая расцвела на волне успеха Баэз, была полна экстравагантных личностей, визионеров и путешественников. Из Гарвард-сквер люди все время уезжали или возвращались обратно — из Индии, Мексики, Северной Африки, Парижа, Лондона или Японии. Они впитывали в себя идеи дзен-буддизма, звуки гитарного фламенко, поэзию Рембо и новые способы «улететь». Все до единого покупали переиздания пластинок с записями блюзов и музыки кантри, появившиеся вслед за классическим собранием Гарри Смита ^[44] Anthology of American Volk Music. В дешевых квартирах старых деревянных домов они самостоятельно осваивали какой-нибудь особенный стиль игры на скрипке или банджо из Аппалачей или разбирались, каким образом Букка Уайт ^[45] настраивает свою гитару National со стальным корпусом. Ньюйоркцы, такие как Пит Сигер и Weavers, исполняли музыку со всех концов света (частенько выученную по полевым записям Алана Ломакса) с одними и теми же жизнерадостными переборами и задушевными гармониями, словно это доказывало, что все люди братья. Кембриджскую же сцену интересовали скорее различия, нежели общие черты.

Разительно отличавшиеся личности и вкусы Смита и Ломакса воплощали в себе два подхода, которым предстояло столкнуться столь памятным образом на Ньюпортском фестивале в 1965 году. Ломакс был здоровенным малым, настоящим медведем, бабником, абсолютно уверенным в себе и своих теориях о взаимосвязи музыки различных культур и континентов. Путешествуя с магнитофоном от скованных одной цепью кандальников в тюрьме штата Миссисипи до итальянских табачных плантаций, он постепенно превратился в толстокожего грубияна Что же касается Смита, то он стал собирателем записей традиционной музыки почти случайно. Он был гомосексуалистом, снимал экспериментальные фильмы, знал несколько языков североамериканских индейцев и часто раскуривал «косячки». Под тяжестью обширной коллекции пластинок почти прогнулся пол в его апартаментах в Chelsea Hotel ^[46], куда от постоянно разраставшихся владений Ломакса в Вест-Сайде было всего несколько остановок сабвей-экспресса с окраины к центру. Фолксингерам из Нью-Йорка была больше по душе искренность полевых записей Ломакса, в то время как кембриджских музыкантов отличало независимое от контекста, почти постмодернистское отношение к ярким личностям Незаурядность этих личностей сквозила в коммерческих записях на пластинках на 78 оборотов, которые Смит и составители последующих сборников сделали доступными. Биг Билл Брунзи, Джимми Роджерс, Carter Family и Блайнд Лемон Джефферсон были звездами в двадцатых и начале тридцатых по одной веской причине: в смысле художественности исполнения их музыка намного превосходила творчество любителей, которыми занимался Ломакс.