Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин Страница 10

В последующей части письма Ягода касался уроков и последствий указанных «эпизодов». Он подчеркивал, что за 13 лет борьбы с врагами органы ВЧК — ОГПУ «никогда не позволяли себе проявления жестокости или издевательства над врагом». «Славным боевым девизом ОГПУ всегда было и остается БЕСПОЩАДНАЯ БОРЬБА С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ, НО НЕ ЖЕСТОКОСТЬ В ОТНОШЕНИИ ВРАГА», — указывалось в обращении. «Издевательства над заключенными, избиения и применение других физических способов воздействия является неотъемлемыми атрибутами всей белогвардейщины», — утверждалось в этом документе. Указывая на недопущение подобных методов ведения следствия и отношения к арестованным, Ягода, вместе с тем, предостерегал «против возможности ослабления нашей борьбы с контрреволюцией в смысле проявления расхлябанности и беспомощности перед лицом упорного и несдающегося врага». По существу, реакцией на состоявшуюся в руководстве ОГПУ дискуссию и последовавшие кадровые перемены стал содержавшийся в заключении обращения тезис Ягоды о необходимости «внимательно следить за тем, чтобы наши уполномоченные под видом критики существа дела не вносили бы элементов жалости и снисхождения к врагу». Он призывал к сплочению чекистских рядов.

В связи с освобождением Ольского от обязанностей начальника Особого отдела ОГПУ на эту должность был назначен в августе 1931 года Г.Е. Прокофьев, ранее служивший начальником Экономического управления ОГПУ, а заместителем к нему был назначен прибывший с Украины вместе с Балицким И.М. Леплевский. Они оба были печально знамениты в органах разработкой дела «Весна» и др. В ведении Особого отдела находилась контрразведывательная работа, и в том числе против белоэмиграции. После назначения Прокофьева в октябре заместителем наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР Леплевский занял должность начальника Особого отдела, что вызвало недовольство и уход многих чекистов, работавших ранее еще в КРО ОГПУ.

Происходившие в органах ОГПУ перемены становились предметом внимательного изучения и комментариев в эмиграции. Журнал «Борьба» указывал, например, что в верхах ОГПУ оказалось якобы много троцкистов и сторонников левого уклона. Комментировалось, что уход Мессинга был связан и с конфликтом между ним и Ворошиловым на личной почве: начальник ИНО ухаживал за артисткой, княжной Урусовой, что вызвало крайне болезненную реакцию наркома обороны. Ворошилов якобы встретил Мессинга на квартире артистки, избил его и, к тому же, пожаловался лично Сталину.

Забегая вперед, заметим, что направленные в это время на руководящую работу в ОГПУ партийные и советские работники воспринимались кадровыми чекистами как чужаки и очень трудно адаптировались на новом месте. В результате И.А. Акулов уже в конце 1932 года возвратился на руководящую партийную работу. В начале 1934 года на работу в аппарат ЦК ВКП(б) вернулся и упомянутый ранее Д.А. Булатов.

Характерной чертой борьбы органов госбезопасности против внутренней оппозиции, раскрытия и разоблачения реальных и мнимых заговоров являлись попытки связать их с подрывной деятельностью Русского Зарубежья. Причем речь в данном случае шла не только об уже упоминавшихся ранее военных специалистах, но и о гражданских лицах. Например, арестованного в январе 1930 года по делу «монархической организации» академика С.Ф. Платонова обвиняли в том, что он встречался в Берлине с великим князем Андреем Борисовичем. В целом же по обвинению в участии в деятельности так называемого «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» было арестовано 115 человек, в том числе группа академиков и видных профессоров.

Связи советских граждан с Русским Зарубежьем и иностранными спецслужбами в интересах проведения подрывной и шпионской деятельности стали своего рода любимым обвинительным клише во многих секретных материалах ОГПУ той поры, а систематические «чекистские оперативные удары» призваны были парализовать эту деятельность. СССР опутывала сеть секретных сотрудников, осведомителей, информаторов. Для подтверждения реалий связей и сотрудничества внутренней оппозиции и зарубежных, в том числе эмигрантских, центров использовалась информация, поступавшая из-за рубежа, в том числе от секретных агентов в эмигрантской среде. В результате непрофессиональной работы советских обвинительных органов сами они в ряде случаев, как это было, например, с видным советским агентом С.Н. Третьяковым, оказывались на грани провала. Об этом еще пойдет речь в дальнейшем.

Тема внешней угрозы и возможной скорой войны занимала центральное место в советской пропаганде того времени, которая велась не без участия спецслужб. В массовом сознании формировались образы врага. К числу подобных врагов относились ведущие западные страны и располагавшиеся в них эмигрантские организации. Но если в конце 20-х годов в качестве главного потенциального врага рассматривалась Великобритания, то в начале 30-х годов — Франция. Заметим, что в этой стране находилась одна из крупнейших колоний русских эмигрантов. Здесь располагались и важные центры Русского военного Зарубежья. Все это являлось дополнительным аргументом в пользу восприятия Франции в качестве главного врага СССР и объединителя всех антисоветских сил ^[2]. Заметим, в свою очередь, что французские спецслужбы констатировали резко возросшую активность и агрессивность советских спецслужб во Франции в 1928–1930 годах и попытались установить контроль за их деятельностью в стране.

Председатель ОГПУ Менжинский указывал в 1931 году, со ссылкой на имеющиеся агентурные и следственные материалы, о значительной активизации противника по организации терактов, диверсий и шпионской деятельности в СССР. Он связывал это с реально возрастающей и приближающейся угрозой интервенции против СССР, что вело и к активизации всех контрреволюционных элементов. Менжинский перечислял в связи с этим следующие настораживающие моменты: усиление деятельности японской разведки в СССР, связанной с японской агрессией на Дальнем Востоке; усиление деятельности англо-франко-польской разведки и связанных с ней белогвардейских центров; максимальная устремленность в деятельности этих разведок и белогвардейских центров на организацию диверсий и терактов против вождей Коммунистической партии и отдельных руководителей советских и партийных органов. В связи с этим председатель ОГПУ указывал на важность углубления агентурной работы, проводимой в условиях четкой постановки оперативного аппарата и самого жесткого контроля исполнения.

В начале 1930 года подверглась перестройке работа внешней разведки. В январе месяце новый начальник Иностранного отдела ОГПУ С.А. Мессинг, сменивший в конце октября 1929 года в этой должности М.А. Трилиссера, семь с половиной лет руководившего внешней разведкой и освобожденного от своих обязанностей после выступления против Г.Г. Ягоды, приступил, заручившись поддержкой руководства ОГПУ и высших партийно-советских органов, к полной реорганизации вверенной ему структуры. Насколько продуманной была эта перестройка — нельзя ответить однозначно, тем более что сам Мессинг ранее не работал в разведывательных органах. В январе был объявлен новый штат ИНО ОГПУ, включавший 94 сотрудника.