Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов Страница 10

В те годы Берия видел в Сталине не только вождя и высшую власть, а и надежного покровителя — он нуждался в нем. Без Сталина Берия не смог бы подняться по иерархической лестнице выше начальника районного ГПУ. Знал, что в Москву потоком шли письма и жалобы, заявления и просьбы, касающиеся его, Берия, руководства. Люди сообщали в ЦК ВКП(б) и о крупных упущениях в партийной работе, и о диктаторских замашках первого секретаря Компартии Грузии, и о беззаконии в республике. Письма часто перехватывались на сортировочных узлах, в почтовых отделениях, и лишь малая толика доходила до Кремля. Сталин читал их, но ни разу не высказал своего недовольства действиями чересчур старательного выдвиженца — Грузия, по оценке Сталина, давно нуждалась во всесторонней чистке еще со времен Ноя Жордания, укрывшегося в одной из столиц Европы. Сталин хорошо знал Жордания — вместе работали в составе ЦК РСДРП в 1907–1912 годах. Он отбывал срок на вольном поселении, а Жордания в это время состоял в Государственной Думе, имел огромный авторитет на всем Кавказе. Всех, кто когда-то был рядом с Жордания, Берия при полном согласии Сталина уничтожал с жестокостью маньяка. Длинные руки НКВД тянулись и к Жордания… Берия создал систему, которая уничтожала цвет нации руками завистников, жадных и жестоких людей, алчущих новых должностей, выдвижения поближе к всесильному Берия.

Все должны быть в одном ряду, в одной шеренге. Тот, кто вышел на дюйм вперед, высунулся на пол-лица, того ставили к стенке. «Не высовывайся!» В первую очередь истреблялись носители интеллекта, сильные духом личности. Совсем не случайно новое руководство России отторгнуло от себя цвет нации, носителей культуры в начале двадцатых годов, отправив их в Европу на «корабле философов».

Сталин, становясь диктатором, уверовал в то, что государством легче управлять тогда, когда народ находится в страхе, а госаппарат верой и правдой служит царю и его опричникам. Пропаганда делала свое дело — народ поверил и в сталинский тезис об усилении классовой борьбы, и в иллюзорную масштабность вредительства, шпионажа и диверсий, и в новые оппозиционные организации, руководимые и любимцем партии Николаем Бухариным, и первым после Ленина председателем Совнаркома Алексеем Рыковым. Толпа всегда слепа — это и использовал «вождь всех времен и народов». Оставались еще на земле люди, знавшие Сталина не по газетам: и его колебания в предоктябрьский период, и его жестокость в Царицыне, когда по его указанию были потоплены в баржах две тысячи бывших офицеров России, ставших краскомами и военспецами только что народившейся Красной Армии, и его низкую теоретическую подготовленность в экономике и философии. Да мало ли и других недостатков было у Сталина… Вот и надо убрать тех, кто хоть чуть-чуть о них знал…

Изголодавшие рабочие и крестьяне охотно верили в то, что основными виновниками их бедности являются враги народа. Отсюда и пошло… «Разобьем собачьи головы троцкистам и зиновьевцам!», «Смерть агентам мирового капитализма: двурушникам, шпионам и диверсантам!», «Раздавить гадину контрреволюции! Мечу пролетарской диктатуры — железным чекистам ОГПУ — горячий привет!».

Машина репрессии была пущена на полный ход: за один год пребывания Ежова в НКВД число арестованных выросло в десять раз! За год — в десять раз!

Под изощренными пытками люди давали ложные показания, клеветали на себя, товарищей по работе, соседей по коммунальной квартире.

В юриспруденцию внедрялись не известные ранее ни в одной стране акты, утвержденные Президиумом Верховного Совета и скрепленные подписью его председателя М. И. Калинина, определявшие высшую меру наказания — расстрел — за недоносительство. В обществе активно действовала широко разветвленная сеть доносчиков и «стукачей». Люди из-за страха быть арестованными и расстрелянными по первому требованию давали ложные показания на невинных, честных сограждан, оговаривали их.

Думал ли Сталин о народе? Несомненно. Но о народе покорном и послушном, готовом трудиться денно и нощно. Не случайно Иосиф Джугашвили любил повторять тезис Маркса о диктатуре пролетариата — с пролетариатом он заигрывал, часто прикрывался им, обращался к нему с трибун; диктатура же ему была близка по форме правления, ибо в душе, если она была у такого деспота, он был настоящим диктатором.

Сталин знал: общество, как и все человечество, обновляется не гегемоном, не крикливыми политиками, а мыслящими людьми — писателями, философами, историками, учеными, технической интеллигенцией, а потому-то уничтожал их с звериной жестокостью и в первую очередь. С интеллигенцией революция начала борьбу сразу же после своей победы; Сталин, став диктатором, после небольшого перерыва продолжил борьбу с глубоко мыслящими представителями нового общества, искореняя всякое инакомыслие.

Владимир Солоухин долгие годы наблюдал поведение птиц, рыб, саранчи, зверей в разных ситуациях и пришел к выводу, что в природе существует закон оптимальных величин. Не имея вожака, птицы, рыбы, саранча в определенное время собираются в большие стаи, подчиняясь какому-то импульсу, зову природы; они резко и всей стаей меняют направление движения, уходят вверх или вниз. Но если уменьшить число особей в стае до числа, ниже оптимального, то стая распадается на отдельные группы, действует бессистемно, часто становясь беспомощной жертвой хищника. Уничтожая миллионы людей, Сталин, может, и предполагал, что народ, потеряв свою, как правило, лучшую часть, распадется на кучки; потеряв культуру, историю, силу, энтузиазм, свою, наконец, духовность, превратится в равнодушных, испуганных, инертных существ, в сборище ленивых и пьянствующих особей.

По его указаниям Ежов и Берия вырубали под видом борьбы с «врагами народа» наиболее опытных и умных руководителей. Разумеется, погибали и крестьяне, и рабочие, и учителя, и бухгалтеры, но в первую очередь шли под расстрел носители интеллектуального потенциала страны. В 1939–1941 годах резко возрос поток информации на Запад от агентов иностранных разведок, ибо основные силы госбезопасности направлялись Берия на борьбу с «ведьмами», и лишь малая толика сил НКВД смогла принять участие в разоблачении настоящих агентов иностранных разведок. К началу войны вероятный противник располагал подробными данными на каждую советскую дивизию, авиационный полк, корабль и подводную лодку, о всех заводах оборонной промышленности, о количестве выпускаемой ими продукции.

В предвоенные годы за решеткой оказались тысячи конструкторов и инженеров «оборонки», обвиненные в «торможении конструирования и производства новых видов вооружения». На самом же деле развитие конструирования и производства вооружения тормозили работники НКВД, «изъявшие» из коллективов наиболее подготовленные кадры «оборонки», замены которым часто не находилось.

Нередко аресты велись массовым порядком — по спискам.

В стране менялась мораль: утверждалось приспособленчество, равнодушие, пьянство. Подрывались устои нравственности, взрывались соборы, подвергались разгрому церкви, расстреливались церковнослужители…

Доносительство вкупе с усердием НКВД привело к тому, что почти в каждой республике и области, в районах, на больших предприятиях «обнаруживались» различные «центры троцкистско-зиновьевского блока», «повстанческие штабы», «подпольные бюро» с руководителями.