Александр Македонский. Царь четырех сторон света - Питер Грин Страница 10

Одна из важных задач послов состояла в том, чтобы обсудить дальнейшие планы Филиппа в частной обстановке с ведущими политиками (Фокионом, Ликургом) и проследить за их реакцией. Речь шла об установлении всеобщего мира между всеми полисами Греции, о создании Эллинского союза и подготовке, под руководством Македонии, боевой кампании всех эллинов против персов. Верный принципу «разделяй и властвуй», Филипп с каждым государством заключал отдельный договор. Только Спарта упорно отказывалась от переговоров, а Филипп не настаивал. Когда царь открыл в Коринфе съезд для заключения мира, только спартанцы не явились туда.

Делегаты собрались в начале октября. Филипп немало потрудился, чтобы успокоить их бдительность и погасить подозрения. Для начала он огласил первоначальный вариант манифеста с изложением своих предложений, который и лег в основу дискуссий, но был в основном принят. В главном дело сводилось к следующему: греческие государства заключали между собой мир и союз и создавали федерацию – Эллинский союз, который принимал совместные решения посредством Совета, где каждый полис был представлен согласно величине и военной мощи государства. Постоянный совет пяти председателей (проэдров) должен был заседать в Коринфе, а большой Совет – собираться на регулярные заседания во время общеэллинских фестивалей в Олимпии, Дельфах, Немее и Истме.

В то же время Эллинский союз должен был заключить особый союзный договор с Македонией (хотя сама она не считалась его членом). При этом союз сохранял силу и при преемниках Филиппа. Царь считался вождем (гегемоном) общесоюзных сил (пост, сочетавший военную и гражданскую власть для обеспечения общеэллинской безопасности). Формально считалось, что Совет принимает решения, которые вождь должен проводить в жизнь. Если эллины вели с кем-то войну, они имели право обращаться в Македонию за помощью, и наоборот, если Филипп нуждался в военной помощи, он мог располагать военными частями союза. Он становился не только вождем, но и стратегом-автократором – верховным главнокомандующим всеми силами Македонии и союза на весь период военных действий.

Как бы искусно ни маскировал Филипп свое единовластие с помощью мнимо федеративного устройства, было очевидно, кто располагал реальной властью. Фактически, царю принадлежала не исполнительная, но неограниченная власть, и он мог теперь определять курс общеэллинской внешней политики, что хорошо понимала большая часть греческих лидеров. Для них новоявленный гегемон оставался полуварварским деспотом, который навязал им свою волю по праву завоевателя. В дальнейшем и Александр получил тяжкое наследство неприязни и враждебности. Эллины подчинились потому, что после Херонеи у них не было выбора, но они постарались бы сбросить македонское ярмо при первом удобном случае.

Подготовив таким образом мирную конференцию, царь вернулся в Пеллу. Филипп всегда стремился избежать династических распрей, между тем сам же он в этот момент вызвал раскол внутри дома, царствовавшего в Македонии, на два непримиримых лагеря и растревожил осиное гнездо интриг знати; все это привело к удалению наследника, прежде пользовавшегося любовью царя, как раз тогда, когда таланты Александра могли особенно пригодиться. Непредсказуемый, как всегда, Филипп решил жениться на Клеопатре, девушке из аристократического рода. Александр же был его сыном-первенцем и признанным наследником. Внезапно Филипп удалил от себя Олимпиаду по подозрению в супружеской измене и стал поощрять слухи о том, что Александр не является его законным сыном. Таким образом, новая брачная авантюра царя приняла довольно неприятный оборот.

Как и следовало ожидать, свадьба проходила напряженно. Когда Александр занял почетное место за столом, он сказал отцу: «Когда моя мать снова выйдет замуж, я приглашу тебя на ее свадьбу». Эта реплика едва ли могла улучшить обстановку. Как обычно, за трапезой было выпито много вина. В довершение всего встал со своего места Аттал, дядя жениха, и предложил тост за то, чтобы у Филиппа и Клеопатры родился «законный наследник престола». Наконец тайное стало явным, причем таким образом, что никто, и особенно Александр, не мог это проигнорировать.

Александр в гневе вскочил и крикнул: «Ты что же, называешь меня незаконным сыном?!» – и швырнул кубок в лицо Атталу. Завязалась ссора. Филипп, выпивший больше этих двоих, бросился с мечом не на Аттала (который все же оскорбил его сына и наследника), а на Александра. Однако опьянение Филиппа, в сочетании с его хромотой (он был ранен в ногу во Фракии), привело к тому, что Филипп споткнулся о стул и рухнул на пол.

– Вот, почтенные гости, – сказал Александр с ледяным презрением, – человек, который хотел совершить поход из Европы в Азию, а сам не может перейти с ложа на ложе.

После этого он удалился, а к следующему утру они с матерью пересекли границу. Вряд ли приходится сомневаться, что наследник и его мать активно интриговали против Филиппа, чтобы доставить македонскому царю неприятности от всех племен, обитавших в краю западных болот.

Поведение Филиппа, кажется, трудно объяснить рационально. Некоторые древние авторитеты, понимая это, пытались объяснить все тем, что царь потерял голову от любви к Клеопатре. Однако известно, что Филипп никогда не путал брак со случайными любовными связями. Даже если Клеопатра, как потом столетия спустя фаворитка Генриха III Анна Болейн, ставила вопрос по принципу «свадьба – или ничего», у Филиппа все же не было разумных оснований оскорблять Олимпи аду, а тем более Александра, которого он почти двадцать лет готовил к роли собственного преемника. Только одна причина могла бы заставить царя поступить подобным образом: убеждение, хотя бы и необоснованное, что Александр и Олимпиада составили заговор против него самого. Может быть, он не мог решиться на поход против персидского царя, оставив Македонию в руках возможного узурпатора. Он также не мог доверить элитную кавалерию человеку, в чьей верности сомневался. Александром и Олимпиадой следовало пожертвовать. Это понятно, но современному читателю важно, насколько обоснованными были подозрения царя, и здесь мы можем сделать только один вывод: это не доказано. Однако ясно, как такого рода подозрения могли возникнуть. С самого начала Олимпиада поощряла Александра считать себя царем по собственному праву, а не в качестве преемника Филиппа. Это и было в конечном счете причиной ссор между отцом и сыном, подогреваемых ревнивым темпераментом царицы, которая неизменно принимала сторону Александра.

Естественное соперничество между Александром и его отцом обострилось в связи с битвой при Херонее. Были основания утверждать, что победу Филиппу принес Александр, но Филипп склонен был отрицать это обстоятельство. Олимпиада с детства наставляла сына, что царская власть дарована ему судьбой; Аристотель учил его, что царская власть оправдывается только выдающейся доблестью, то есть аретэ, а посредством законной войны возмездия против персов подобная аретэ, очевидно, могла быть достигнута.

Однако между Александром и предназначенной ему судьбоносной царской властью стояло такое препятствие, как его отец. Филиппу было сорок шесть лет, он сам был полон энергии и не менее честолюбив, чем его сын, однако при этом гораздо более опытен. Именно Филипп начал готовить священный всеэллинский поход против Персии. Именно он, а не Александр получил бы бессмертную славу в случае победы. Александра же, скорее всего, ждало лишь отражение славы отца. Ясно, что у Александра были веские причины желать устранения отца. Однако всей правды мы никогда не узнаем. Если исходить из принципа «кому это выгодно», у Александра были причины стремиться к перевороту до начала войны. С другой стороны, влиятельные люди при дворе, тот же Аттал, а может быть, и Парменион, терпеть не могли высокомерного царевича и его властную мать и готовы были раздуть ссору из ничего, лишь бы их устранить.