Миссис Хемингуэй - Наоми Вуд Страница 10

Как и во все предыдущие дни, партия заканчивается тем, что один из игроков, резко отодвинув кресло, стремительно идет к дому. Это Хэдли. Она больше не может смотреть, как легко и изящно играют в паре Эрнест и Файф, как они с полуслова понимают ставки друг друга и на пару разделывают ее под орех. Эрнест бросается следом, чтобы успокоить, но Хэдли как угорелая мчится вверх по ступенькам, чувствуя, как в ней нарастает бешенство – такое жгучее, такое оправданное и такое необычное для нее чувство.

– Хочу напомнить, что именно ты ее пригласила!

– Я жалею, что это сделала!

– Но теперь она здесь, и мы уже не можем ее выгнать!

– Не можем, однако это вовсе не значит, что ты обязан за ней всюду таскаться! – Хэдли хлопает дверью спальни. – Сколько времени ты оставался с ней на понтоне сегодня? Сколько играл вчера с ней в теннис? Я твоя жена! Я, не она. Мне нужно напоминать тебе об этом?

– Вообще-то я не хотел, чтобы она приезжала!

– Я пригласила ее, потому что мне было одиноко. Потому что никто из твоих чертовых друзей даже не удосужился меня проведать! Она единственная, кто болел коклюшем.

– Чушь! Я не знаю, зачем ты все это затеяла, Хэш! Это бессмысленно.

Хэдли мутит: Эрнест прав, это бессмысленно. Зачем нужно было приглашать любовницу сюда, если они собирались тут начать все заново? Что за идиотская стратегия – свести вместе троих, чтобы воссоединилась пара!

Эрнест сидит на подушках, надавив пальцами на веки и прижав колено к груди.

– Ты сама испортила весь отпуск, – говорит он, не открывая глаз. – Я дал себе слово держаться от нее подальше, а ты пригласила ее в Антиб.

– Ох, посмотрите, какой он благородный, наш Эрнест! Какой он храбрый! Какое взвешенное, мужское решение – дать себе слово держаться от нее подальше. Вместо того чтобы разобраться со всем раз и навсегда! – Хэдли хочется запустить ему в голову щеткой для волос. – Ты не хотел видеть ее здесь, потому что любишь ее. Потому что все это чертовски сложно.

Ни слова в ответ.

– Ради бога, будь мужчиной. Может, поэтому я и пригласила ее – чтобы ты смог сказать мне, что любишь ее. Теперь ты можешь оставить меня и жить с ней, и каждый из нас сможет самостоятельно строить свою жалкую маленькую жизнь! Ты ее любишь?

Теперь, когда страшные слова наконец произнесены, повисает тишина. Они стоят лицом к лицу и пристально смотрят друг на друга. Хэдли не отпускает щетку. Закатное солнце сочится сквозь жалюзи, внизу уныло хлопает ставень.

Эрнест тоскливо смотрит в потолок.

– Боже мой, ты же знаешь, как мне тяжело, – произносит он, будто это ответ на ее вопрос.

– И мне. Но разница между нами в том, что ты этим наслаждаешься.

– Как же я все это ненавижу, – произносит он, нежно глядя ей в глаза. – Ненавижу!

– Лжец. Ты этим упиваешься. Для тебя вся эта история – всего лишь материал. Ты создал свой собственный ад, и намереваешься в нем жить, и меня заставляешь жить в этом аду. Я хочу домой, – голос Хэдли смягчается, – с тобой и Бамби. В Париж. И я хочу пить тавель, обедать в нашем любимом кафе и гулять вдоль реки. – Хэдли кладет щетку на туалетный столик. Она не имеет привычки швыряться в людей вещами. И ни за что бы этого не сделала. Тем более в него. В любимого Эрнеста. – Беда в том, что я не знаю, хочешь ли этого ты. Хочешь ли этим заниматься и дальше вместе со мной.

– Конечно, хочу.

– Но ведь ты хочешь и ее тоже.

Хэдли сидит у туалетного столика, заставленного духами, грани хрустальных флаконов играют на солнце, пробки пахнут чем-то старинным.

– Мы ведем себя чудовищно. Это лето стало для нас сущим кошмаром. – Больше всего на свете Хэдли хочется закрыть глаза и погрузиться в забытье, не думать, как легко позволила она этой женщине украсть ее мужа. Как весь прошлый год позволяла им влюбляться друг в друга со всем пылом юности. Почему она была такой бесхребетной? Почему ничего не предприняла раньше? – Я больше так не могу.

– Разве нельзя просто оставить все как есть? – Голос у него равнодушный, слова явно неискренние.

– Ты должен принять решение. – Хэдли как будто слышит и видит себя со стороны – в зеркале отражается брошенная женщина, жалкое, заплаканное лицо. – Если ты хочешь остаться с Файф, я пойму. Я понимаю, что она очень сильно в тебя влюблена. Я не знаю, влюблен ли ты в нее или тебе просто льстят ее чувства. Но до исхода завтрашнего дня я хочу знать, останешься ли ты со мной или уйдешь к ней. Но больше в таком положении никто из нас находиться не может – включая твою любовницу.

Эрнест кивает. Хэдли, присев к нему на кровать, слышит вздох. Эрнест рывком притягивает ее к себе: еще одно из объятий, которыми так богаты эти сумасшедшие каникулы. Его запах, его тепло. Сердце разрывается!

– Нет! – жестко произносит она и, высвободившись, спускается вниз по лестнице глотнуть воздуха.

У подножия крыльца морской бриз покачивает цветы лаванды. Пчелы, лениво жужжа, кружат вокруг соцветий. Из терракотового горшка вылетает большой шершень – нужно предупредить Бамби, чтобы не вздумал трогать такого. Лепной фриз – безголовая богиня Ника застыла на стене. На столе под стеной – брошенные карты, тремя сданными стопками. Одна открыта, две рубашками вверх. Хэдли заглядывает в карты Файф. Туз. Выходит, она не блефовала.

Хэдли закрепляет прищепками болтающийся на веревке купальный костюм Эрнеста. Купальник Файф уже там – длинный, черный и сырой. Все три купальника непристойно набухли в нижней части, и оттуда на терракотовую плитку капает вода. Слышно, как Файф напевает наверху, наряжаясь к вечеринке, которую сегодня устраивают на вилле «Америка».