Американская империя. С 1492 года до наших дней - Говард Зинн Страница 10

…И когда ваши же люди стали бежать к ним, это было уже слишком.

…Тогда вы стали убивать индейцев, пытать их, сжигать их деревни и кукурузные поля. Это доказало ваше превосходство, несмотря на допущенные провалы. Подобным же образом вы относились и к тем из ваших людей, кто не устоял перед образом жизни дикарей. Но вы все равно не смогли выращивать больше кукурузы».

Чернокожие невольники дали ответ на все вопросы. И естественным стало считать импортированных негров рабами, хотя институт рабства не был упорядочен и легализован еще в течение нескольких десятилетий. Естественно потому, что к 1619 г. 1 млн. чернокожих уже был ввезен из Африки в португальские и испанские колонии Южной Америки и района Карибского моря для использования их рабского труда. За пятьдесят лет до Колумба португальцы привезли десять чернокожих африканцев в Лиссабон, и это стало началом упорядоченной работорговли. Негры из Африки уже в течение столетия считались рабами. Поэтому было бы странно, если бы те 20 чернокожих, которых насильственно доставили в Джеймстаун и продали как вещи поселенцам, нуждавшимся в стабильном источнике рабочей силы, воспринимались бы окружающими как-то иначе, чем рабы.

Их беспомощность упростила процесс порабощения. Индейцы находились на собственной земле. Белых окружала своя же европейская культура. Чернокожие были оторваны от своей земли и культуры и насильственно поставлены в положение, при котором их наследие: язык, одежда, обряды, семейные связи – постепенно подвергалось уничтожению, кроме остатков того, что они могли удержать лишь одним невероятным упорством.

Была ли их культура ниже уровнем, став таким образом легкой мишенью для разрушения? В военном отношении это так, – она не выдерживала натиска белых с их ружьями и кораблями. Но это не так ни в каком ином отношении – если не учитывать, что отличные от нас культуры часто воспринимаются как культуры более низкого уровня, особенно когда такое суждение практично и выгодно. Даже в военном отношении сказанное не совсем отражает правду: хотя европейцы смогли захватить крепости на побережье Африки, им не удалось покорить внутренние районы и пришлось договариваться с местными вождями.

Африканская цивилизация на своем пути развития достигла не меньших высот, чем европейская. В отдельных сферах она была достойна даже большего восторга; но и в этой цивилизации присутствовали жестокость, иерархические привилегии, готовность жертвовать человеческими жизнями во имя религии или выгоды. Это была цивилизация 100 млн. человек, использовавших железные орудия и развивавших сельское хозяйство. В ней существовали крупные городские центры и имелись замечательные достижения в области плетения, керамики, скульптуры.

В XVI в. европейских путешественников поражали в Африке город Тимбукту и королевство Мали [8], где было создано стабильное и организованное общество в те времена, когда европейские государства лишь начинали свой путь к современным нациям. В 1563 г. секретарь венецианских правителей Дж. Рамузио писал итальянским купцам: «Пусть едут и ведут дела с королем Тимбукту и Мали, и нет сомнений, что они будут приняты там хорошо, когда прибудут на своих кораблях с товарами и добьются благосклонности в том, о чем просят».

В голландском отчете о западноафриканском королевстве Бенин, датируемом примерно 1602 г., говорилось: «Град сей кажется очень большим, когда вы в него вступаете. Вы идете по большой и широкой немощеной улице, которая, кажется, в семь или восемь раз шире, чем улица Вармос в Амстердаме… Дома в этом Граде стоят в должном порядке, близко друг к другу и в ряд, так же как дома в Голландии».

Примерно в 1680 г. один путешественник охарактеризовал обитателей побережья Гвинейского залива как «очень цивилизованных и добродушных людей, с которыми легко иметь дело, снисходительно относящихся к тому, что требуют по отношению к себе европейцы, весьма готовых вдвойне одарить нас в ответ на наши подарки».

Как и в Европе, в Африке было некое подобие феодализма, базирующегося на сельском хозяйстве, со своей иерархией сеньоров и вассалов. Но африканский феодализм, в отличие от европейского, не происходил от рабовладельческих обществ Греции и Рима, разрушивших древний племенной уклад. В Африке племенной образ жизни все еще был силен, и некоторые из его лучших характеристик, такие, как дух общинности, большая мягкость в законах и методах наказания, все еще существовали. И поскольку у местных феодалов не было того оружия, которым обладали европейские сеньоры, они не могли с такой же легкостью подчинять себе людей.

В своей книге «Африканская работорговля» Б. Дэвидсон сравнивает законы Конго начала XVI в. с португальским и британским законодательствами. В этих европейских странах, где набирала силу идея частной собственности, за воровство предусматривалось жестокое наказание. Так, в Англии вплоть до 1740 г. ребенка могли приговорить к повешению за кражу лоскута хлопчатобумажной ткани. В то же время в Конго, где сохранялся общинный образ жизни, идея частной собственности была инородной, и кражи наказывались штрафами и различными вариантами порабощения. Конголезский вождь, которому рассказали о португальских правовых кодексах, однажды с издевкой спросил португальца: «Каково в Португалии наказание для тех, кто ступит ногой на землю?»

В африканских государствах существовало рабство, и этим иногда пользовались европейцы, чтобы оправдать созданную ими работорговлю. Но, как отмечает Дэвидсон, «рабы» в Африке были скорее подобны европейским крепостным, т. е. большинству населения Европы. Это было жестокое крепостничество, но они обладали правами, которых не было у привезенных в Америку рабов, и они «были абсолютно непохожи на тех, кого как скот перевозили на кораблях работорговцев и держали на американских плантациях». Как писал один наблюдатель, в западноафриканском королевстве ашанти [9]«раб мог жениться, владеть собственностью, иметь раба, давать клятву, быть полномочным свидетелем и мог со временем обрести свободу… Раб ашанти в девяти из десяти случаев становился приемным членом семьи, и со временем его потомки вливались в род владельца и заключали браки с его членами, поэтому лишь немногим было известно об их происхождении».

Работорговец Джон Ньютон (который позднее стал аболиционистским лидером), так писал о народе, населявшем территорию современного Сьерра-Леоне: «Степень рабства среди этого дикого, варварского народа, коим мы его считаем, гораздо меньше, чем в наших колониях. Поскольку, с одной стороны, у них нет возделываемых земель, подобных нашим плантациям в Вест-Индии, нет и потребности в избыточном, непрерывном труде, который истощает наших рабов. С другой стороны, никому не позволено проливать кровь даже раба».

Невольничество в Африке едва ли достойно похвалы. Но оно разительно отличалось от рабства на плантациях или шахтах обеих Америк, которое было пожизненным, калечившим морально, разрушительным для семейных уз, не оставлявшим надежд на иное будущее. В африканском рабстве отсутствовали два компонента, которые делали подневольный труд в Америке самой жестокой формой рабства в истории, а именно: безумное стремление к неограниченной прибыли, коренившееся в капиталистическом сельском хозяйстве, а также низведение раба до того состояния, когда его переставали считать человеком, и делалось это при помощи расовой ненависти, которая зиждилась на неумолимо четко обозначенном различии цвета кожи – белый всегда был хозяином, а чернокожий – рабом.