Побоище князя Игоря - Виктор Поротников Страница 10

Продолжая тайно встречаться с Агафьей, Игорь и не заметил, как влюбился в неё столь сильно, что это порой пугало его пылкую любовницу. Агафья трепетала при мысли, что будет, если мать Игоря или Олег поймают один из тех взглядов, какими Игорь иной раз пожирал её, либо углядят излишне смелое прикосновение к ней его руки.

Агафья сама страдала, деля ложе с нелюбимым мужем. Сердце тянулось к Игорю, который в свои семнадцать лет нисколько не уступал Олегу ни ростом, ни статью. Страдания её усугублялись ещё и тем, что неминуемо приближалась та пора, когда Игорь должен был пойти под венец с юной дочерью Ярослава Осмомысла. Уже приезжали из Галича доверенные бояре отца Ефросиньи, подтвердившие готовность Галицкого князя выдать дочь за Игоря.

В тот год скончался великий князь Ростислав Мстиславич по пути из Новгорода в Киев. В Южной Руси назревала новая распря из-за того, кому сидеть на столе киевском, а значит, и старшинство держать. Сыновья почившего в бозе Ростислава стояли за дядю своего Владимира, последнего из сыновей Мстислава Великого. Киевляне желали видеть на столе киевском Мстислава Изяславича, двоюродного брата Ростиславичей, памятуя об отце его храбром Изяславе, сопернике Юрия Долгорукого.

Ольговичи собирались выторговать Киев себе: чем их род хуже Мономашичей?! Последние и так столы держат в Переяславле, Владимире, Смоленске и в Залесской Руси.

Уезжая на похороны тестя в Киев, Олег при прощании сказал воеводам:

— Дружину держите наготове. Чаю, ежели не столкуются братья мои двоюродные с Мономашичами, быть большой войне.

Вместе с Олегом отправился боярин Георгий, как советник его. А заодно и как соглядатай Манефы: уж она-то за всеми княжескими сварами следила зорко.

Отъезд Олега для двух влюблённых сердец был как, бальзам на рану. Благо Агафья в это лето жила в Ольжичах, княжеском сельце неподалёку от Новгорода-Северского. Игорь наведывался в Ольжичи каждый день, часто и ночевал там. Для отвода глаз ходил рыбачить с местными парнями на Чёрное озеро.

Вернувшийся из Киева Олег привёз утешительные, вести: Мономашичи договорились с Ольговичами благодаря посредничеству Ярослава Осмомысла, сын которого был женат на Болеславе, дочери Святослава Всеволодовича. В Киеве сел племянник умершего Ростислава Мстиславича, Мстислав Изяславич, до этого княживший во Владимире-Волынском.

Дабы примирить меж собой всех князей, Мстислав Изяславич предложил пойти совместным походом на половцев, всю степь пройти и разорить кочевья поганых.

Ростиславичи и родные братья Мстислава Изяславича живо откликнулись. Одобрил этот замысел и Ярослав Осмомысл. Согласился идти на поганых и Владимир, дядя Мстислава. Даже половецкий князь, забыв на время неприязнь к Мономашичам, выразил готовность привести свою дружину в общерусское войско.

Пришлось и Ольговичам, дабы не выглядеть белыми воронами, согласиться с затеей нового киевского князя.

Поход назначили на середину июня, сбор полков — под Переяславлем.

Олег собрал новгородцев на вече, призывая всех охочих людей вступать в его пеший полк. Обещал князь горожанам, что без добычи домой никто не вернётся, поскольку не ждут половцы совместного удара всех русских князей и силы свои воедино собрать не успеют. Призыв князя возымел своё действие, больше тысячи новгородцев пожелали идти с ним в поход, ещё столько же ратников собрали княжеские бирючи по окрестным сёлам.

В Олеговой дружине было четыреста конников. Все молодцы удалые, в сече умелые, под стать воеводе Бренку.

Игорь как ни упрашивал брата взять его с собой, тот ни в какую.

«Будешь вместо меня в Новгороде. На тебя удел свой оставляю».

...Ранним июньским утром, когда туман клубится на низких пойменных лугах, Олегово войско покинуло Новгород-Северский.

Игорь ничем не мог заглушить своего расстройства. До каких же пор ему в недоростках ходить?! Как будто он меча в руках не держал и верхом ездить не умеет!

Послание Вышеслава, привезённое из Киева Олегом, тоже не прибавило Игорю хорошего настроения. Если до этого всё Игоря радовало, то теперь, едва пробежав письмо друга глазами, он недовольно отбросил его. Ему показалось, что Вышеслав не столько поучает его, сколько превозносит себя над ним. Особенно не понравилось Игорю изречение какого-то Сенеки, приведённое Вышеславом: лучше изучить лишнее, чем ничего не изучить.

«Заучился Вышеслав в своём монастыре, — сердито думал Игорь, — умных мыслей нахватался из книг и мнит себя разумником эдаким. А я для него, стало быть, дурень дурнем!»

Не зная, как избавиться от грызущей печали, Игорь сел на коня и поскакал в Ольжичи.

Агафья встретила его жаркими объятиями и поцелуями:

— У тебя вся жизнь впереди, сокол мой, — ещё намахаешься мечом. Всех половцев князья наши всё равно не истребят, на твой век хватит.

Слова Агафьи странным образом успокоили Игоря.

И в самом деле, сколько походов будет в его жизни! До каких вершин славы он сможет дойти, возглавляя войско, а не следуя в нём под началом старшего брата!

Вдобавок глаза обожаемой женщины были столь неотразимы, так прекрасно было её нагое тело, что жажда ратных подвигов мигом сменилась в юноше совсем иными желаниями. Лёжа на сеновале после всех ласк и поцелуев, Игорь гладил пушистые растрёпанные волосы Агафьи, вглядываясь в черты разрумянившегося лица, размышлял, сравнится ли красотой с нею его наречённая невеста, которую он никогда не видел.

Агафья словно прочитала его мысли.

— Вот приедет из Галича невеста, и забудешь ты меня, — тихо и грустно промолвила она, глядя в глаза Игорю.

— Тебя? — Игорь коснулся губами обнажённой груди своей возлюбленной. И проникновенно добавил! — Тебя я никогда не забуду!

...Победоносные дружины русских князей вернулись из степного раздолья в конце августа. С богатой добычей шли домой князья, притоптали они половецкие орды, дойдя до Дона. Тысячи голов скота гнали русичи, табуны степных лошадей, гурты овец... Скрипели колёсами полонённые кибитки, в которых сидели жёны и дети степняков. Много половецких воинов полегло в сечах с русичами, но ещё больше угодило в плен. Пленили князья и нескольких ханов.

Олегово воинство потеряло в походе полторы сотни человек. Но знатная добыча, посмотреть на которую сбежался весь Новгород-Северский, делала потери не столь горькими.