Почему народ за Сталина - Юрий Мухин Страница 10

Быть в своем уме и называть марксизм «наукой» можно только с целью поиздеваться над наукой — над комплексом знаний о мире, с помощью которых можно изменять существующее положение вещей или предсказывать их изменение. Марксизм, как комплекс знаний, как путеводитель для строительства жизни, показал свою полную несостоятельность уже при первой же попытке его использования.

Напомню, что В. И. Ленин, человек, безусловно овладевший марксизмом (заучивший его бред), в самом начале 1917 года на собрании молодых социалистов в Швейцарии, основываясь на положениях марксизма, сетовал, что он, старик (ему шел 47-й год), не доживет до победы социализма, а молодые, возможно, ее увидят. А всего через десять месяцев Ленин возглавил первое в мире государство, начавшее строить коммунизм. Ну и кому нужен такой путеводитель?

Марксисты России были ошарашены своей победой именно потому, что она никоим образом не проистекала из марксизма. Самими марксистами эта ошарашенность тщательно скрывалась в страхе скомпрометировать марксизм и себя вместе с ним, но сохранились свидетельства очевидцев, к примеру английского писателя Герберта Уэллса, человека, благожелательно относившегося к большевикам и достаточно критически — к К. Марксу. Уэллс весьма точно объясняет, кто такие марксисты как таковые.

«Марксисты появились бы даже, если бы Маркса не было вовсе. В 14 лет, задолго до того, как я услыхал о Марксе, я был законченным марксистом. Мне пришлось внезапно бросить учиться и начать жизнь, полную утомительной и нудной работы в ненавистном магазине. За эти долгие часы я так уставал, что не мог и мечтать о самообразовании. Я поджег бы этот магазин, если б не знал, что он хорошо застрахован».

Однако не являясь участником событий в России, Уэллс был способен сохранить трезвый взгляд на основоположника марксизма.

«Я буду говорить о Марксе без лицемерного почтения. Я всегда считал его скучнейшей личностью. Его обширный незаконченный труд «Капитал» — это нагромождение утомительных фолиантов, в которых он, трактуя отаких нереальных понятиях, как «буржуазия» и «пролетариат», постоянно уходит от основной темы и пускается в нудные побочные рассуждения, кажется мне апофеозом претенциозного педантизма. Но до моей последней поездки в Россию я не испытывал активной враждебности к Марксу. Я просто избегал читать его труды и, встречая марксистов, быстро отделывался от них, спрашивая: «Из кого же состоит пролетариат?» Никто не мог мне ответить: этого не знает ни один марксист. В гостях у Горького я внимательно прислушивался к тому, как Бакаев обсуждал с Шаляпиным каверзный вопрос — существует ли вообще в России пролетариат, отличный от крестьянства. Бакаев — глава петроградской Чрезвычайной Комиссии диктатуры пролетариата, поэтому я не без интереса следил за некоторыми тонкостями этого спора. «Пролетарий», по марксистской терминологии, — это то же, что «производитель» на языке некоторых специалистов по политической экономии, то есть нечто совершенно отличное от «потребителя». Таким образом, «пролетарий» — это понятие, прямо противопоставляемое чему-то, именуемому «капитал». На обложке «Плебса» я видел бросающийся в глаза лозунг: «Между рабочим классом и классом работодателей нет ничего общего». Но возьмите следующий случай. Какой-нибудь заводской мастер садится в поезд, который ведет машинист, и едет посмотреть, как подвигается строительство дома, который возводит для него строительная контора. К какой из этих строго разграниченных категорий принадлежит этот мастер — к нанимателям или нанимаемым? Все это — сплошная чепуха».

Должен сказать, что эта же чепуха с пролетариатом бросалась в глаза и мне буквально с юности. После школы я начал работать на заводе и очень скоро стал слесарем- инструментальщиком, причем неплохим для своего разряда. То есть я стал, по Марксу, передовым пролетарием. Дальше я поступил в институт и закончил его с отличием. Казалось бы, с точки зрения здравого смысла я стал еще более передовым, тем более что никакой собственности в сравнении с рабочими, даже в плане зарплаты, у меня не прибавилось, поскольку я очень долго зарабатывал меньше, чем они. Тем не менее на том заводе, куда я прибыл молодым специалистом, мне посоветовали встать в очередь для вступления в КПСС, поскольку по нормам этой передовой пролетарской партии в ее члены принимали одного инженера на десять рабочих. Мне осталось только плюнуть и на эти нормы, и на эту партию, поблагодарив КПСС за то, что она помогла мне оценить на практике идиотизм марксизма. Поэтому я понимаю Герберта Уэллса, когда он пишет:

«Должен признаться, что в России мое пассивное неприятие Маркса перешло в весьма активную враждебность. Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода — широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; ее холят, лелеют и патриархально возносят над миром. Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на «Капитал»; и то человеческое, что остается от лица, смотрит поверх нее совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня все больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса».

Такое восприятие Маркса, повторю, помогло Уэллсу трезво взглянуть на идейную панику тогдашних «убежденных марксистов» Советской России.

«Но Маркс для марксистов — лишь знамя и символ веры, и мы сейчас имеем дело не с Марксом, а с марксистами, Мало кто из них прочитал весь «Капитал». Марксисты — такие же люди, как и все, и должен признаться, что по своей натуре и жизненному опыту я расположен питать к ним самую теплую симпатию. Они считают Маркса своим пророком, потому что знают, что Маркс писал о классовой войне, непримиримой войне эксплуатируемых против эксплуататоров, что он предсказал торжество эксплуатируемых, всемирную диктатуру вождей освобожденных рабочих (диктатуру пролетариата) и венчающий ее коммунистический золотой век. Во всем мире это учение и пророчество с исключительной силой захватывает молодых людей, в особенности энергичных и впечатлительных, которые не смогли получить достаточного образования, не имеют средств и обречены нашей экономической системой на безнадежное наемное рабство. Они испытывают на себе социальную несправедливость, тупое бездушие и безмерную грубость нашего строя, они сознают, что их унижают и приносят в жертву, и поэтому стремятся разрушить этот строй и освободиться от его тисков. Не нужно никакой подрывной пропаганды, чтобы взбунтовать их; пороки общественного строя, который лишает их образования и превращает в рабов, сами порождают коммунистическое движение всюду, где растут заводы и фабрики.