Пилигрим - Тимоти Финдли Страница 10

— И что?

— Возле лестницы, на траве под дубом лежал молодой человек.

— Мистер Пилигрим?

— Да, мистер Пилигрим. Никогда в жизни не видела таких красивых людей. Даже статуи или картины не шли с ним ни в какое сравнение. Живые люди — тем более… Волосы цвета меди — как пламя, а лицо… Да вы сами видели. Прозрачная кожа, полные губы, орлиный нос… На нем была голубая куртка и светло-серые брюки. Белая рубашка без галстука. Я… Видите ли, он спал. А я смотрела на него и думала, что в саду каким-то образом очутился бог. Брошенный всеми.

— И когда он проснулся?

— Я сама его разбудила. Мне было невыносимо смотреть, как он лежит там в росе. Я была уверена, что он простудится насмерть, поэтому я подошла и тронула его ступню пальцами ног. Увидев меня, он улыбнулся и сказал: «Мне снился сон…»

— Сон?

— Да. Он сказал, что уснул и ему приснился сон.

— Но что он делал в вашем саду? Как он туда попал?

— Я спросила его об этом, очень деликатно. Я совсем не боялась его, мне просто было любопытно. И конечно же, я не хотела, чтобы он ушел.

— И что он ответил?

— Он сказал, что не знает, как попал сюда. Он даже не знал, где находится. И мое имя ничего ему не говорило. Я спросила, кто он такой, и сперва он тоже ответил, что не знает. Но потом добавил, что его зовут Пилигрим.

— Значит, так вы с ним встретились…

— Так мы с ним встретились. В саду, летним утром, после кончины моего отца. В 1880 году.

В приемной послышался шум. Люди здоровались и топали ногами, стряхивая снег. Через порог пахнуло морозным воздухом. Огонь в камине затрепетал. Сибил нагнулась и тронула свои лодыжки.

— Сквозняк, — сказала она с улыбкой. — Он такой красноречивый, верно?

— Красноречивый?

— В переносном смысле, разумеется. А с вами ничто не разговаривает, доктор? Я имею в виду природу. Ветер? Капли дождя? Проходящие мимо звери?

— Боюсь, что нет. Очевидно, у меня куда более скучное восприятие мира.

— Не обязательно. По-моему, это дар. Как музыка. У одних людей есть музыкальный слух, у других нет. Не думаю, что это такой уж серьезный недостаток.

Она улыбалась. Надо быть с ним полюбезнее. Зачем раздражать его? Доктор Фуртвенглер — это все, что у нее сейчас есть.

— И что же сказал вам сквозняк, леди Куотермэн? Мне просто любопытно..

— Что прибыла какая-то важная персона. Вот что он сказал. Чувствовалась какая-то решительность, напористость. Не знаю, как это сформулировать поточнее. Но каким бы ни был источник, ветерок подул освежающий.

— Это верно.

Доктор Фуртвенглер на ощупь придвинул к себе часы и, поглядев на стрелки, сделал огорченный вид.

— Меня ждет пациент, леди Куотермэн. Прошу извинить.

— Да, конечно.

Доктор встал, поправляя жилет и пиджак.

— Я увижу вас сегодня вечером? — спросил он.

— А зачем? Если, по вашим словам, мистер Пилигрим не желает со мной встречаться… Или вы полагаете, его настроение изменится?

— Возможно, если вы придете к чаепитию, он будет настроен более общительно.

— В таком случае я приду в половине пятого.

— Тем не менее советую вам быть готовой к тому, что он откажется с вами разговаривать. Состояние мистера Пилигрима в данный момент очень нестабильно. По-моему, он чего-то опасается. То ли изнутри, то ли извне. Он по-прежнему не промолвил ни слова.

— Понятно.

Фуртвенглер кивнул и повернулся к двери.

— Позвольте сказать вам пару слов, доктор, пока вы не ушли

— Разумеется. — Доктор обернулся и застыл на месте.

— Когда он заговорит… о чем бы то ни было… вам многое покажется небылицей. В общем, он порой рассказывает истории, которые… — Сибил отвела глаза, — попросту невероятны. — Она бросила сигарету в камин. — И все же я попрошу вас поверить ему, хотя бы на миг. Ради его же блага.

— Вы думаете, он сумасшедший?

— Я ничего не думаю. Я просто умоляю вас не разрушать его иллюзии. Вера в них — единственное, что поддерживает его.

— Спасибо, леди Куотермэн. Я приму ваш совет во внимание. Значит, до вечера?

— Да, — кивнула она. — До вечера.

— Всего вам хорошего.

— И вам тоже.

В вестибюле Фуртвенглер сказал что-то привратнику, старому Константину. Сибил услышала свое имя, но говорил доктор довольно тихо, да и немецкий она знала не очень, поэтому толком ничего не поняла.

Она встала.

Она устала.

Она почти не спала.

Согрев у огня руки, Сибил повернула их ладонями вверх и увидела родимое пятно..

Она задумчиво уставилась на него.

— Черт тебя побери, — прошептала она. — Черт тебя побери!

8

На самом деле Фуртвенглера не ждал пациент. Вернувшись к себе в кабинет, он увидел там, как и предполагал, доктора Юнга и доктора Менкена.

Именно появление доктора Юнга в вестибюле вызвало у леди Куотермэн замечание о красноречивости сквозняков. Фуртвенглера это раздосадовало. Казалось, Юнг умел производить впечатление на людей даже незримым появлением за кулисами.

Менкен начал работать в клинике недавно. Выпускник Гарварда, он приехал из Америки, где был одним из последних учеников Уильяма Джеймса. Сравнительно молодой тридцати двух лет, блестящий ученый — но до ужаса серьезный. Юнг поставил себе задачей вызвать на лице у Менкена хотя бы одну улыбку за день, однако пока не преуспел. Если бы Джеймс был еще жив, Юнг написал бы ему жалобное письмо: «Неужели нельзя улыбаться, улыбаться и быть прагматиком» (Перифраз слов Гамлета «что можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем». В. Шекспир, «Гамлет», перевод Б. Пастернака)?

Карл Густав Юнг, которому было уже под сорок, излучал безграничный энтузиазм. Он завоевал себе имя, опубликовав в 1907 году работу «Психология шизофрении». Этот труд явился открытием и привлек внимание Зигмунда Фрейда, которое со временем привело к катастрофическим последствиям.

Психиатрическая клиника Бюргхольцли не имела себе равных, во всяком случае в Европе. Центр научных и прикладных психиатрических исследований существовал с 1860 года, а в 1879 году, когда его директором стал Август Форель, клиника обрела международный статус. После того как Форель ушел на пенсию, его сменил Эйген Блейлер, нынешний директор центра.

Специальностью Блейлера была шизофрения — слово, которое он сам придумал для dementia praecox (раннего слабоумия (лат.)). Теория его была проста. Мужчины и женщины, страдавшие слабоумием, считались неизлечимыми. Тем же, кто болел шизофренией — то есть раздвоением личности, — можно было помочь, вернув их в реальный мир из мира фантазий, в который они прятались и где жили собственной жизнью.