Дегустатор - Уго Ди Фонте Страница 10

Наверное, я все-таки уснул, поскольку, когда Томмазо разбудил меня, солнце уже сияло вовсю, а гости собирались разъезжаться.

— Я хочу тебе кое-что подарить, — сказал он.

Я не стал будить Миранду и пошел за ним по оживленным коридорам. Юноша шагал все той же самоуверенной походкой, приветствуя всех, будь то лакеи, придворные или служанки, громким высоким голосом. Голос у него ломался, а потому надменность Томмазо выглядела еще смешнее. Проходя мимо челядинцев, он бросал мне на ходу: «Эта прачка была рабыней из Боснии. Это вор. А это сплетница». Судя по словам Томмазо, все, кроме него, были либо ворами, либо сплетницами.

Он привел меня на кухню, где слуги сновали между рядами плит и котлов. У стены виднелись вертела для птицы и другие, для более крупной живности. Из кипы сена в углу торчали ложки и ножи, а на ближайшем столе лежали орудия для резки, разделки и приготовления фарша. Кроме того, там рядами стояли горшки для тушения и жарения, формы для равиоли, разнокалиберные сита, скалки, ступки и пестики, прессы, кувшины, мутовки, терки, ложки, половники и дюжина других предметов утвари, чье предназначение осталось для меня загадкой.

Томмазо залез на невысокий шкаф и бросил мне кожаный мешочек. Я развязал его. По столу покатились три камешка и кусочек кости. Камешки были маленькие, темные и круглые и выглядели как тысячи камней, которые я видел каждый день, разве только были более гладкими.

— Что это? — спросил я.

— Амулеты. Они принадлежали Лукке.

Один из мальчишек, работавших на кухне, взял самый мелкий черный камешек.

— Это не амулет, а овечья какашка.

Другие поварята засмеялись. Я бы охотно посмеялся вместе с ними, но, поскольку Томмазо сказал, что амулеты принадлежали Лукке, не смог выдавить из себя даже улыбку.

— Они приносят удачу! — заявил Томмазо, отобрав камешек у поваренка. — Вот эта косточка — часть рога единорога. Если окунуть ее в отравленное вино, она меняет цвет.

— На какой? — спросил я.

Томмазо пожал плечами.

— Знаю только, что единорога должен убить девственник, а их трудно найти.

— Не так уж и трудно! — заявил поваренок, показывая на Томмазо.

Остальные снова прыснули со смеху. Томмазо залился краской.

— Заткнись! — крикнул он.

Но поварята продолжали дразнить его: «Девственник! Девственник!»

— Не обращай на них внимания, — сказал я, положив ладонь ему на руку.

Томмазо обернулся ко мне. Глаза у него горели, однако юноша старался сохранять самообладание.

— Кубок Федерико сделан из золота и серебра. Если кто-нибудь насыплет туда яд, он меняет цвет, а вино закипает, как вареные макароны.

— Кто это здесь варит макароны?

Проклятый Кристофоро вернулся на кухню, размахивая длинной деревянной ложкой. Поварята уворачивались от его ударов, но он был куда более ловок, чем казался, и стукнул нескольких мальчишек по головам и рукам.

Томмазо сгреб амулеты.

— Пошли, мне надо отлить.

Мы выскользнули из кухни, прошмыгнув мимо двоих парнишек, которые сидели на полу и со слезами потирали головы.

— Я бы дал тебе посильнее! — заявил Томмазо и пнул поваренка ногой.

Пока мы шли по коридору, Томмазо снова здоровался со всеми, кого мы встречали на пути, как со старыми друзьями.

— Ты всех знаешь, — заметил я.

— А как же? Я здесь родился. Я схватил его за руку.

— Лукка действительно пытался отравить Федерико? Ты в курсе или нет?

Он пожал плечами и выдернул руку. Мы подошли к забору, возведенному на краю утеса. Мужчины испражнялись в желоб, бежавший вдоль забора вниз, в долину. Некоторые болтали о банкете, хвастаясь тем, что они сделали или сказали; остальные оправлялись молча, все еще не проснувшись как следует.

С трех сторон нас окружали холмы, на вершинах которых в утреннем свете виднелись деревушки. Внизу раскинулся город Корсоли — улочки, извивающиеся между башнями и появляющиеся вновь, словно весенние ручьи, а за стенами к городу спешили путники, похожие на муравьев. Еще вчера я выглядел таким же маленьким и ничтожным, но сегодня Господь в милосердии своем поместил меня на крышу мира.

— Эй, martori [25]! — окликнул меня Томмазо. — Если хочешь посрать, тут есть солома.

— Меня зовут Уго! — громко ответил я.

Всю мою жизнь меня звали крестьянином — и стражники, когда я приходил в город, и купцы, обманывавшие меня, и мытари, и священники. Теперь, когда я оказался во дворце, мне хотелось, чтобы меня называли по имени.