Карфаген должен быть разрушен - Александр Немировский Страница 10

— Я в Риме недавно. До этого я работал в Альбе Фуцинской.

Полибий отстранил руку с ножницами:

— Скажи, а не приходилось ли тебе встречаться с эллином по имени Телекл?

Цирюльник всплеснул руками:

— Как не приходилось? Я встречался с Телеклом много раз. Ведь в Альбе Фуцинской, кроме меня и воспитателя царских сыновей Эвагора, и поговорить не с кем было. Телекл мне всю свою жизнь рассказал. И о жене, и о сыне. Кажется, его Критолаем зовут. Очень он по нему убивался. И о друге своем Полибии — как его с ним ромеи в Остии разлучили.

— Он говорил обо мне! — вскрикнул Полибий.

— Тогда радуйся, Полибий, сын Ликорты, — торжественно произнес цирюльник. — Тебе письмо от друга. Я пытался тебя отыскать, но ты сам нашел меня. А ведь в Риме до сотни цирюльников, ты мог бы прийти к другому, наконец, мог обойтись услугами раба, как многие ромеи…

— Где же письмо? — перебил Полибий.

Цирюльник куда-то исчез и вскоре вернулся со сложенным листом папируса в руках. Полибий схватил его и направился к выходу.

— А борода-то недострижена!

— Мы еще увидимся! — крикнул Полибий, бросая цирюльнику крупную монету.

«Полибий, радуйся! Пишу наугад, надеясь, что ловкий цирюльник тебя отыщет, и тогда мы будем с тобою говорить, хотя бы на расстоянии.

Альба Фуцинская оказалась горным гнездом, если не сказать — тюрьмой. Здесь был заточен нумидийский царь Сифакс после того, как его провели по Риму в цепях. Такая же судьба постигла и Персея. Но он, счастливец, оказался здесь вместе с сыновьями и может видеть их два раза в месяц. А мой Критолай далеко…

Меня поселили в доме гончара. Мы обмениваемся с ним только улыбками, ибо он не знает ни одного эллинского слова, так же как я не знаю ни одного слова его варварского наречия: он не римлянин, а экв — население города наполовину состоит из эквов.

Единственный человек, с кем здесь можно говорить, это Эвагор. Он не стар, но совершенно седой — поседел за те несколько часов, когда его вместе с Персеем и царевичами вели по Риму. До последнего мгновения они не знали, что их пощадят. Эвагор сопровождает пленников по своей доброй воле. Он был царским библиотекарем, а стал воспитателем несчастных мальчиков.

В прошлом году получил весточку от Демарата — он был другом моего покойного отца. Демарат выбрал город со звучным названием Теламон, лежащий среди болот и населенный тирренами. Там ему не с кем даже словом обмолвиться.

Если ты все еще в Риме, узнай, как идут наши дела. Может быть, ахейцы, наконец, прислали посольство, чтобы нас выручить. Ведь уже третий год ромеи держат нас здесь. Если мы провинились перед ними, пусть нас судят.

Твой Телекл».

«Телекл, радуйся!

Не было дня, чтобы я не думал о тебе. И хотя «наша Альба» оказалась ближе к Риму, чем многие из тех городов, которыми мы с тобой пренебрегли, найти к ней путь было выше моих сил.

Ты пишешь о библиотекаре, пестующем царских сыновей. А мне приходится заниматься царскими книгами, которых он лишен. Одним словом, я библиотекарь! Наверное, тот, кто доверил мне книги, не догадывался, что я лучше разбираюсь в лошадях, — быть бы мне тогда конюхом! Раньше мне не хватало досуга для книг, теперь у меня его нет из-за них. Свитки приходится не только разбирать, но и склеивать, ибо им в мешках-темницах было хуже, чем нам на палубе. Да и люди выносливее, чем папирус и даже пергамент.

Рим больше моего Мегалополя раза в три, а грязнее — вшестеро. Много открытых сточных каналов и свалок, над которыми висят тучи воронья. Зловонных испарений, разносимых по городу ветром, ромеи не боятся, но перед воронами испытывают панический страх. Однажды мне пришлось видеть, как почтенный сенатор, задрав голову, следил за полетом вороны, я же, остановившись, наблюдал за выражением его лица. Надежда сменилась обеспокоенностью, затем перешла в ужас. Он всплеснул руками и засеменил в обратном направлении. Какая-то ворона нарушила планы этого государственного мужа и отвлекла его от важных дел. Представь себе, сам победитель Персея и разоритель Эпира Эмилий Павел (я живу в его доме, который он покинул из суеверия) свыше тридцати лет состоит в коллегии жрецов-гадателей, исследующих с присущей ромеям серьезностью полет ворон и иных птиц.

Улицы здесь кривые. Дома невзрачные, многие крыты дранкой пополам с соломой. Чуть ли не каждый день то в одном, то в другом конце города вспыхивает пожар. Однажды мне пришлось наблюдать за тушением. Мгновенно сбежались соседи, кто с крюком, кто с серпом на шесте, кто с полотнищем, смоченным в уксусе. Выстроилась цепочка с ведрами. Подъехала повозка с заряженной катапультой. Я и опомниться не успел, как дом был разбит, головни залиты водой. Люди, действующие так слаженно на пожаре, не имеют себе равных в бою.

В центре города Форум. Здесь в первой половине дня торгуют, во второй — судятся и выбирают правителей. В одной части Форума обосновались менялы. На их столиках мои драхмы превращаются в денарии, сестерции, ассы. Сегодня, не веря своим глазам, я видел, как один ромей брал у другого в долг значительную сумму без расписки. У нас же, как тебе известно, и с расписками ухитряются не платить.

В мое первое римское утро, выйдя из дому вместе с приставленным ко мне рабом-эпирцем, я увидел странную процессию. Впереди шагал человек в тоге и красных сапожках — по ним всегда можно отличить ромея, занимающего выборную должность. За ним шли три воина и два раба, один с широким ножом, другой с ведром и кистью. Процессия двигалась медленно, ибо магистрат — так здесь называют должностных лиц — не просто прогуливался, а читал надписи на стенах. В отвратительной привычке марать стены ромеи не отличаются от нас.

Остановившись, магистрат ткнул пальцем в какую-то, видимо не понравившуюся ему, надпись и отошел в сторону. Рабы тотчас соскребли и замазали ее. Процессия двинулась дальше. Такие процессии в Риме нередки. А в ночное время высший магистрат-цензор проверяет, не горит ли у кого допоздна свет. Случись это у нас, мы бы послали рабов с палками как следует отделать соглядатаев. А здесь, услышав шаги, немедленно задувают светильник.

В государстве, где над всем стоит закон, люди обладают иными, чем у нас, характерами. Здесь наивысшим достоинством человека считается «гравитас», а наибольшим недостатком — «левитас». Я привожу латинские слова, так как не могу подыскать им соответствий. Гравитас, дословно, «тяжесть», но ромеи вкладывают в него широкий смысл. Это основательность, важность, правдивость, постоянство, устойчивость, суровость. Противоположное ему «левитас» не просто «легкость», но опрометчивость, непостоянство, беспечность, живость, легкомыслие. Подчеркивая собственное достоинство, ромеи употребляют слово «гравитас». Нас же, эллинов, они считают воплощением «левитас». И на самом деле, ромей и эллин все равно что камень и воздух.

Вот почему я не питаю надежд в отношении нашей судьбы. Лишая нас родины, ромеи действовали не сгоряча и не во гневе. Они заранее обсудили и взвесили свое решение и провели его через сенат. Своих законов ромеи не отменяют, ибо отменить закон значило бы уподобиться нам, эллинам, которые только и делают, что меняют законы.