Кровь цветов - Анита Амирезвани Страница 10

Когда все наелись, моя матушка начала говорить:

— Драгоценные хозяева, высокая честь нам, что вы приняли нас и накормили так, будто мы расстались только вчера. А мы ведь не виделись больше двадцати пяти лет, почтенный Гостахам. За это время ты поднялся выше, чем самая высокая из звезд. Как же ты пришел к этому: к прекрасному дому, к успеху, которого желает любой человек?

Гостахам улыбнулся и сложил руки на своем большом животе.

— Более того, когда я сам просыпаюсь утром, оглядываюсь вокруг, то не верю своим глазам. А когда вижу Гордийе рядом со мной, понимаю, что мечты мои стали явью. И я благодарю Аллаха за дарованное мне.

— Пусть оно и дальше прирастает, — отозвалась матушка.

— Но так было не всегда. Задолго до твоего рождения, — сказал он мне, — мой отец понял, что если он вернется в родную деревню, то останется беден. Наследство он получил бы маленькое, вот и решил переехать в Шираз попытать счастья. Мы были так бедны, что мне пришлось помогать ему ткать ковры. В двенадцать лет я обнаружил, что умею вязать узлы быстрей многих других.

— Как и моя дочь, — гордо сказала матушка.

— Наш дом был так мал, что в нем не было места для ткацкого станка. В хорошую погоду я работал на заднем дворе, должно быть, как и ты. Однажды я начал ткать ковер так быстро, что люди собрались поглядеть. Тогда мне очень повезло — один из них был хозяином самой крупной мастерской Шираза. Он никогда не искал учеников специально — зачем, если можно просто учить сыновей своих рабочих. Но, увидев, как быстро я могу ткать, он предложил мне работу. Следующие пять лет были самыми тяжелыми. Хозяин мастерской требовал от каждого по способностям, не обращая внимания на возраст. Из-за того что мог работать быстро, я должен был выткать ковров больше, чем любой другой подмастерье. Однажды хозяин заметил, что я отошел от станка. В тот день он приказал своим подручным бить меня по спине и ступням, пока я не начну кричать. Только глупец будет калечить руки ткача, но какое хозяину было дело до того, смогу ли я ходить…

Его история потрясла меня. Я слышала о детях младше меня, в основном сиротах, которых заставляли часами работать за ткацким станком. Иногда в конце рабочего дня им не хватало сил подняться с земли, и опекунам приходилось тащить их домой. Эти дети проводили годы сидя за станком, поэтому ноги у них вырастали искривленными, а головы казались слишком большими для искалеченных тел. Когда они пытались ходить, то ковыляли, как старики. Я была рада, что выросла в деревне, где никто не позволил бы ткацкому станку искалечить ребенка. Но, несмотря на это, когда мне приходилось работать за станком в жаркий весенний день, я завидовала птицам и даже бегающим по улице собакам. Ведь они могут умчаться куда захотят. Быть юным и подолгу сидеть смирно и работать, когда в жилах бурлит кровь, хочется смеяться и отдыхать, — такой труд заставлял взрослеть быстро.

— Все дело в том, что хозяин мастерской был прав, — продолжил Гостахам, — я отлынивал, потому что не хотел быть ткачом. Когда выдавалась возможность, я наблюдал за работой художника и красильщика. Художник позволял мне копировать некоторые из его образцов, а красильщик брал с собой на базар и показывал, как он подбирает оттенки для шерсти. Тайком я учился всему, чему мог.

Мне никогда не приходило в голову, что можно быть не только ткачом. Потому я внимательно слушала Гостахама, невзирая на одолевающий меня после сытного ужина сон.

— Моему мужу не пришлось учиться много, — перебила Гордийе. — Он чувствует цвет лучше, чем кто-либо.

Довольный похвалой жены, Гостахам с улыбкой откинулся на подушки.

— В своем честолюбии я решил сказать главному художнику, что хочу выткать свой ковер. Он отдал мне образец, которым уже пользовался, и позволил скопировать его. Собрав все свои деньги, я пошел на базар и купил самой лучшей шерсти, какую смог себе позволить. Часами я выбирал цвета; торговцы даже начинали кричать, чтобы я купил какие-нибудь краски или же уходил прочь. Но я должен был быть совершенно уверен, что выбрал нужные оттенки. К тому времени мне было семнадцать. Понадобился год, чтобы самому выткать ковер в свободное от работы время. Моя матушка была довольна, так как это могло принести денег семье. Но затем я пошел на величайший риск, и именно благодаря этому вы видите меня здесь, в прекрасном доме, с женой, своей красотой затмившей самые яркие звезды.

Я выпрямилась, готовая слушать о настигшей Гостахама удаче.

Я услышал, что шах Аббас Великий собирается приехать в Шираз и каждый день у него будет аудиенция. Я закончил ковер, свернул его, закинул на спину и отправился во дворец. Страже я сказал, что это подарок. Его развернули, проверили, нет ли там убийцы, зверя или отравы, и обещали показать ковер шаху.

— Воистину смелый поступок — расстаться со своей единственной драгоценностью! — воскликнула моя матушка.

— Ковер был передан шаху после того, как он выслушал признание от слуги, обвиненного в воровстве, и приказал высечь его, — продолжил Гостахам. — Думаю, он был готов услышать более приятные вести. Когда мой ковер раскатали перед ним, он завернул уголок, чтобы проверить плотность узлов. Я боялся, что шах прикажет унести его, но он сказал, что создатель этого ковра прославится. Глядя на меня глазами, узревшими, казалось, и мою бедность, и мое честолюбие, шах произнес: «Каждый день короли преподносят мне богатейшие дары, но никто из них не смог пойти на ту жертву, на которую пошел ты». Мне очень повезло — шах Аббас открыл в Исфахане королевскую мастерскую, чтобы ткать роскошные ковры для своих дворцов или продавать их богачам. Ему настолько понравился мой ковер, что он решил нанять меня в мастерскую на год. Моя матушка чуть не побила меня, когда я сказал, что отдал ковер. Теперь же она восхваляла имя шаха.

— Эта история историй! — сказала матушка.

— Но то было лишь начало пути, — ответил Гостахам. — Когда я начал работать в королевской мастерской, был низшим из низших. К счастью, нам ежегодно выплачивали жалованье. Хотя мое и было самым маленьким, его хватало на жизнь и на то, чтобы высылать деньги домой. Условия здесь были гораздо лучше, чем в Ширазе. Мы выполняли обязательную работу с рассвета до полудня, а после могли работать для себя. С разрешения шаха после обеда я оставался учиться у мастеров.

— Так вы хорошо знакомы с шахом? — удивилась я, ведь шах Аббас был вторым после Аллаха.

— Я лишь его скромный слуга, — сказал Гостахам. — Он очень интересуется коврами и даже умеет ткать их сам. Время от времени он заходит в мастерскую — она находится недалеко от дворца, — наблюдает за работой мастеров, иногда мы обмениваемся парой слов. Но вернемся к моему рассказу. Один их красильщиков заинтересовался мной и начал обучать меня искусству правильно сочетать краски. И вот уже почти двадцать лет я занимаюсь этим. После того как моего почтенного наставника забрал к себе Аллах, я стал одним из помощников главного красильщика.

— Это вторая по значению должность в мастерской, — гордо добавила Гордийе. — И возможно, когда-нибудь он станет главой всей мастерской.