Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы - Бернард Корнуэлл Страница 10

Наполеон напал в четверг, 15 июня. Он пересек границу, и его войска двинулись на Шарлеруа. Прусский конный заслон схватился с французской кавалерией, и гонцы поскакали на север с известием о нападении французов. Однако, когда эти донесения попали в руки Веллингтону, он им не поверил. Герцог опасался, что всякое нападение французов на этой дороге – всего лишь финт, чтобы отвлечь его от настоящей атаки, которая придется на правый фланг. Впоследствии герцога упрекали за его опасения, утверждая, что Наполеон никогда бы не ударил на запад, потому что это соединило бы Веллингтона с армией Блюхера, однако герцог знал, что от Наполеона следует ждать неожиданностей. И потому осторожничал. В Брюсселе распространился слух, что армия выступит 25 июня, но это был лишь один слух из многих. Эдвард Хили, младший конюший на службе у британского штабного офицера, зафиксировал этот слух в дневнике и добавил, что офицеры отдают оружие в скобяные лавки, на заточку, а у суконщиков закупают ткань на бинты. «Но вообще-то, – заметил он, – жизнь продолжается так, будто ничего серьезного не происходит».

Император подошел к границе 14 июня. Следующей ночью герцогиня Ричмонд давала бал в Брюсселе. Герцог присутствовал.

А тем временем на юге дела союзников пошли не так, как было задумано.

Шарлотта, герцогиня Ричмондская, была замужем за четвертым герцогом Ричмондом, не слишком удачливым воином, истинной страстью которого была игра в крикет. Под его командованием находился маленький резервный отряд, размещенный в Брюсселе, и жена-шотландка, дочь графа, душа общества. В 1815 году ей исполнилось 47, она была матерью семи сыновей и семи дочерей. Веллингтон заверил герцогиню, что ее бал не потревожат нежеланные вести, хотя и отговорил ее от роскошного пикника в деревне к югу от Брюсселя. Слишком много приходило вестей о французских разъездах, так что лучше герцогине принимать гостей в самом Брюсселе.

Герцог и герцогиня арендовали большой особняк с вместительным флигелем, который превратили в великолепный бальный зал. Флигель богато украсили драпировками из алой, золотой и черной ткани, между колонн, обернутых фольгой, украшенных цветами и драпировками, свисали люстры. Блистали и гости во главе с Виллемом Оранским, известным также как Тощий Билли или Лягушонок. Двадцатитрехлетний кронпринц новоиспеченного Королевства Нидерланды был для герцога чем-то вроде занозы, хотя лично герцог его любил. Проблема заключалась в отце Лягушонка, короле Виллеме I, настоявшем, чтобы его старший сын принял высшее командование в англо-голландской армии. Веллингтону пришлось подчиниться, иначе он остался бы без голландского войска, поэтому значительная часть армии герцога оказалась под командованием молодого человека, который своими полномочиями и званиями был обязан только случаю рождения в королевском семействе. Он командовал 1-м корпусом, и поскольку герцог настаивал, чтобы ненадежные и неопытные батальоны включили в свой состав некоторое количество умудренных опытом ветеранов, то принц командовал также и некоторыми из лучших британцев и ганноверцев герцога.

На протяжении почти трех лет в Испании принц был адъютантом герцога, и полученный опыт позволял ему сильно преувеличивать мнение о собственных военных талантах. Его прозвали Тощим Билли за необычно длинную и худую шею, а Лягушонком за короткие и редкие волосы, широкий рот и глаза навыкате. Считается, что он был помолвлен с принцессой Шарлоттой, единственной дочерью британского принца-регента, но, когда та увидела, как он напился на скачках в Аскоте, разорвала помолвку. Тощий Билли легкомысленно отмахнулся от ее отказа, решив, что она скоро передумает. Точно так же он отмахнулся от франкоязычных подданных своего отца – бельгийцев, «идиотов». А поскольку образование он получил в Итоне, то чувствовал себя дома скорее в британской компании, нежели в обществе своих соотечественников. В последующие несколько дней ему под командование отойдет почти треть армии Веллингтона, но, к счастью, в помощниках у Лягушонка окажется пара талантливых штабных офицеров, которых герцог упросил сдерживать неосмотрительность, самонадеянность и энтузиазм принца.

На балу собрались сливки общества, орденоносный сонм дипломатов, воинов и аристократов, одним из них был генерал дон Мигель Рикардо де Алава Эскивель, военный, назначенный испанским послом в Нидерландах. Военную карьеру он начал в испанском флоте, участвовал в Трафальгарском сражении против флота Нельсона, но военная необходимость потребовала, чтобы Испания вошла в союз с Великобританией, и Алава, после Трафальгара служивший в испанской армии, отправился к Веллингтону в качестве атташе. Британо-испанские отношения омрачались затруднениями, подозрительностью и взаимным недопониманием, но были бы еще хуже, если бы не такой разумный и тактичный советник, как Алава. Между ним и герцогом завязалась дружба на всю жизнь, и в эти несколько дней испанец оказался вместе с герцогом. У него не было дел в Ватерлоо, лишь дружеская привязанность заставила его разделить с англичанами все опасности, и герцог был крайне признателен ему за это. Алава оказался одним из немногих, переживших и Трафальгар, и Ватерлоо. По большей части это были французы, потому что по крайней мере один батальон при Ватерлоо служил на кораблях обреченного флота Вильнева.

На балу присутствовал сэр Томас Пиктон. Он недавно прибыл в Брюссель, в командование 2-го корпуса герцога. Его очень ждали, потому что Пиктон был боевым генералом, много и успешно служившим в Испании и Португалии. «Вперед, шельмецы! – кричал он, поднимая людей в атаку при Витории. – Вперед, мужичье драчливое!» Он был вспыльчивый валлиец, дюжий и растрепанный, но несомненно храбрый. «Грубый, похабный дьявол» – так описывал его герцог Веллингтон, но к 1814 году грубый и похабный дьявол страдал от того, что нам известно как боевое истощение. Он написал герцогу прошение отправить его домой. «Я должен сложить оружие. Я стал таким нервным, что, если только требуется выполнить какое-то дело, это так действует на мою психику, что я не могу спать по ночам. Кажется, я больше не могу этого выносить».

Как только Веллингтон принял командование над «бесславной армией», он послал за Пиктоном. Ему требовался каждый ветеран Пиренейской войны, кого только удавалось найти, а валлиец был человеком, которому можно доверить вести и вдохновлять войска. Пиктон все еще болел. Перед отъездом из Британии он лег в свежевырытую могилу и мрачно изрек: «Думаю, это мне подойдет». Несмотря на пасмурные предчувствия, он добрался до Брюсселя, хотя умудрился напутать при укладке саквояжа с униформой, так что на поле битвы ему пришлось выехать в потрепанном кителе и облезлой коричневой шляпе. Должно быть, его фигура странно выделялась между великолепных мундиров на балу, посреди всей этой парчи и золотого шитья, эполет и аксельбантов, не говоря уже о декольтированных платьях дам. А среди них было много молодых англичанок, как, например, 22-летняя Фрэнсис Уэддерберн-Вебстер, которая, несмотря на замужество и беременность, за несколько дней до этого встречалась с Веллингтоном в парке Брюсселя. Британский штабной офицер видел, как герцог в одиночестве прогуливался по парку, затем подъехал открытый экипаж, из него вышла леди Фрэнсис и парочка, как писал офицер, «спустилась в низину, где деревья полностью скрыли их». Впоследствии лондонская газета St. James’s Chronicle будет распространять слухи об их связи, заявляя, что муж леди Фрэнсис угрожал ей разводом. Эта публикация послужила поводом для судебного разбирательства о клевете и вылилась в серьезный ущерб для газеты, но интересно (хотя, это может быть и не важно), что и накануне Ватерлоо, и на следующий день после битвы герцог нашел время, чтобы написать леди Фрэнсис.