Две Москвы: Метафизика столицы - Рустам Рахматуллин Страница 10

Ландшафтно холм Арбата противостоял Кремлю всегда, а политически – по временам. Ярче всего во времена опричнины.

«Опричь» синоним слова «кроме», откуда и «кромешник» – опричник. Слово «опричнина», существовавшее до Грозного, при нем лишилось точного, нейтрального значения и получило пыточное.

Исторически краткая опричнина выбрала Арбат по силе его вечной географической опричности. Опричнина есть разворот предместного холма и цитадели против города.

Указом об опричнине в ее состав вошла южная половина Занеглименья, от улицы Никитской до Москвы-реки, или Арбат в самом широком очерке. Арбатом при Иване называлась и теперешняя улица Воздвиженка, главнейшая для этой доли города.

Опричный двор стоял в переднем крае доли, на месте дома Пашкова. Но не Петра Егоровича, а его сродника Александра Ильича. Дом этого Пашкова более известен как «Новый» университет на Моховой. Пашковы спорили домами за первенство на этой улице и на холме Арбата. Александр Ильич построил на другом плече холма скупое отражение дворца Петра Егоровича. Дом, недаром вписанный в ученый миф о повсеместном гении Баженова: высокий, трехэтажный, с бельведером, с колоннадами на все четыре стороны. Впоследствии племянник унаследует и дядин дом.

Историки Москвы предполагают, что лучшее изображение Ваганьковского царского двора, на Сигизмундовом плане Москвы 1610 года, заимствует черты двора Опричного: гербовые ворота, башня, каменные стены, как и описывал немец-опричник Штаден. Ваганьковские царские хоромы на рисунке развернуты на Кремль, увенчанные в центре мощной шатровой башней. Похожим образом мы описали бы и дом Петра Пашкова, заменяя башню бельведером.

Дом Александра Ильича Пашкова. Фасад и план. 1800-е. Альбомы Казакова

В устройстве Опричного двора по Штадену тоже опознается некая праформа знакомой композиции Пашкова дома: три мощные постройки под гербовыми орлами, развернутыми грудью к земщине – Кремлю, и переходы на столбах вокруг покоев и до стен.

Опричный двор был в некотором смысле последованием, проекцией Ваганьковского государева двора. Древняя крепость Арбат обороняла стрелку старых киево-смоленской и новгородской (Волоцкой) дорог, теперешних Волхонки и Знаменки. С веками торг, образовавшийся у этой стрелки, ушел на холм Кремля, образовав Красную площадь. Следя за переходом торга, загородные дороги пришли в движение, то замещая друг за другом ложа уже оформившихся улиц, то образуя новые. Так, новгородская дорога перешла на ложе улицы Никитской, смоленская – на ложе Воздвиженки-Арбата. Устья этих улиц и закрепил Опричный двор. Ушедший, в сущности, за торгом, он отнесся к Красной площади так, как Ваганьковский двор – к Боровицкой.

Это отношение модельно повторилось в нововременском архитектурном споре двух Пашковых, из которых Александр Ильич строился позже.

Ваганьково опричных лет предположительно упоминается в нашествие Девлет-Гирея, под 1571 годом, с именем острога «за Неглинною от Ваганьково». Татары взрывают его и поджигают посад, горящий, впрочем, не татарским поджогом, но гневом Божиим: Девлет-Гирей воспринимался наказанием царю Ивану за опричнину. Хронист немедля переводит взгляд с Ваганьковского на Опричный двор, означенный его дворцовой церковью Петра и Павла: «Загореся Петр Святы на Арбате, сорвало с него верх и выбросило в город в Кремль». В этом переводе взгляда сказывается кремлевский, земский адрес наблюдателя: Опричный и Ваганьковский дворы смотрелись из Кремля оплечьями Арбата, угловыми цитаделями опричного удела.

Вскоре после крымского набега опричнина была упразднена, ее название запрещено. Однако мало лет спустя, в 1575 году, Грозный венчал великим княжением (все же не царством) знаменитого Симеона Бекбулатовича, вновь оставил Кремль и съехал на насиженное место – бывший Опричный, ныне безымянный, двор. Теперь Иван назвался Иванцом Московским.

Иванец, смиренный паче гордости, – русская царская болезнь, правда, с различным выходом. Другой раз Иванец оборотился десятником Михайловым, не за Неглинной, но на Яузе, а после на Неве поставившим свою столицу.

Впрочем, и на Ваганьковском холме, в архитектуре бюргерских палат дьяка Иванова, запечатлелся беглый дух царя Петра. Одну седьмую Семихолмия дьяк отдал никоторому не Риму – Амстердаму, городу ниже моря, анти-холму.