Мир тесен. Короткие истории из длинной жизни - Ефим Шифрин Страница 10

Я сказал Фиме: «Идем! Если ровно в три его не будет, уходим. Только стой на другой стороне улицы и смотри: если меня будут забирать — вот тебе телефон Рощина, я предупредил его, звони ему и кричи, что меня надо спасать». Был страшенный мороз… Черная машина подъехала ровно в три, из нее вышло двое молодых людей… Поскольку у меня отличная память на лица, я сразу вспомнил: одного из них я много раз видел на репетициях «Уроков музыки» в Студенческом театре университета. Уже потом Тамара Ивановна Смирнова, худрук Дома культуры МГУ на Герцена, призналась мне: «Да, он приходил еще и выспрашивал о вас». — «Что же вы меня не предупредили?!» Тамара была партийным и запуганным человеком, так толком ничего и не ответила мне…

Они подошли ко мне вдвоем, один — бесцветный, так и не вынувший ни на секунду руку из кармана, другой — с приметным шрамом во всю щеку.

Я видел Фиму и понимал, что он со мной. Зная это, мне было ничуть не страшно.

Предложение было коротким: бывая на приемах в посольствах, я должен буду все внимательно слушать и запоминать, а потом встречаться с ними и рассказывать о том, что запомнил. Я наивно спросил: «А зачем, когда рядом со мной всегда две дамы: майор такая-то и капитан такая-то… Может быть, я только чуть-чуть ошибся в званиях». Заметив, как они переглянулись, я понял, что выбрался на верную тропу. «Разве они не докладывают вам?» Я это вижу сейчас как кинокадр: злющий мороз, я и два человека в штатском, а там маленькая точка на белом снегу — это Фимка стоит и посылает мне сигналы!

Потом они сели и уехали, взяв с меня обещание забыть эту встречу и наш разговор. …

Это был тоже отличный кинокадр: я не могу сдвинуться с места, чтобы не выдать своего ученика — вдруг они просто повернули за угол и теперь, наконец, увидят его… Мы оба выждали несколько минут. Я оглянулся — улица была пустой. Мы рванули друг другу навстречу! Я позвонил Рощину и прокричал в трубку, что со мной все в порядке. В тот же вечер мы поехали к нему. И как следует выпили.

* * *

Кажется, в 79-м году мы с Андреем Днепровым ездили в Ленинград на охоту за текстами. В Северной столице жили два популярных автора, писавшие даже для Райкина — молодые Михаил Мишин и Семен Альтов. Они успели засветиться одной выпущенной, впрочем, небольшим тиражом общей книжицей, откуда и попала ко мне «Кающаяся Магдалина».

Я запомнил тесную прихожую в квартире Мишина, в которой стояли два велосипеда, и его чернявого сына, который как раз в момент, когда мы с Андреем входили в дом, выволакивал свой велосипед на улицу.

Помню, что каждый вечер мы ужинали в Доме актера на Невском, где однажды я, Андрей и Альтов набрались так, что чуть было не искупались в Фонтанке. Семен тогда ссудил меня парочкой распечатанных через копирку монологов, которые потом не пригодились из-за того, что были похожи больше на рассказы, которые я до сих пор не умею исполнять. С Андреем после этой поездки вышла какая-то ссора из-за поблекшей во времени причины. Впоследствии мы, правда, опять тепло сошлись: я приезжал к нему на Таганку, в дом, мимо которого нередко проезжаю теперь по пути в Котельники.

Квартира Днепровых в те годы была настоящим богемным пристанищем, где можно было встретить многих знаменитостей. Я помню молодого Валю Смирнитского с Татьяной Коршиловой, с которой у него, по-видимому, был роман. В этом же доме впоследствии жил Леня Якубович, тоже друживший с Андреем. Там, вероятно, впервые, я встретил Листьева и Любимова, новых звезд посвежевшего советского телевидения.

Мама Днепрова, Валентина, была дочерью известного артиста оперетты Митрофана Днепрова и работала режиссером в Москонцерте. В молодости она наверняка была так же худа и заметна, но в зрелые годы ее легко было запомнить по прокуренному голосу, черным нечастым зубам и по седым, нарочно не крашеным волосам, собранным в простецкий пучок на затылке. Это была матушка московского мажора, позволявшая своему сыну многие вольности, о которых я не посмел бы мечтать в Юрмале, живи я вместе с родителями. В просторной квартире, неприбранной и похожей на коммуналку, всегда оставались до утра случайные гости, поодиночке или в сложившейся за вечер паре. Я нередко сам ночевал у них, покоренный этой московской вольницей. Валентина Митрофановна курила папиросы, и в комнатах можно было вешать топор, а он бы, не падая, парил в едком табачном дыме. За большим столом играли в рулетку или преферанс. Гости приходили с портвейном или водкой. А хозяйка, шутя, быстро успевала к ним с форшмаком или запеченной курицей.