Прóклятое золото Колымы - Геннадий Турмов Страница 10

Женя ещё в раннем детстве заглядывал в каморку дворника, расположенную прямо под крыльцом, прихватив какую-нибудь еду. Он удивился чистоте более чем скромного жилища. Ван покуривал трубку, а Женя просто сидел и просто думал. В гостях у китайца и думалось как-то по-особому.

Ближе к окончанию школы ему приходили в голову мысли о жизни. Он думал: «Почему это вся наша жизнь состоит из ожиданий? Сначала ждёшь, когда вырастешь и пойдёшь в школу, потом ждёшь, когда её окончишь, поступишь в вуз, окончишь его… Ждёшь, когда что-нибудь изменится… Все время ждёшь, ждёшь. Хорошо, если ожидания оправдаются, а если…»

Он даже в мыслях не мог предположить, что не всё, чего ты ждёшь, сбывается… А между тем Ван наблюдал, как драки со шпаной становятся всё серьёзнее. И не только синяками может закончиться очередная стычка. Ван наблюдал, как Женя беспорядочно машет кулаками, пытаясь отбиться сразу от всей шпаны.

Как-то он подошёл к Жене и сказал:

– Ходи моя сколо-сколо (т. е. быстрее)…

Он пошёл к себе в каморку под крыльцом, а Женя вспомнил, как мать говорила:

– Ты знаешь, Женя, я вспомнила, что китайцы и корейцы не выговаривают русскую букву «Р», заменяя её буквой «Л», а японцы, наоборот, вместо буквы «Л» говорят «Р». Женя пошёл вслед за Ваном, а тот поставил его против себя и проговорил:

– Твоя моя мотли и делает так…

Он заставил Женю повторить несколько приёмов какой-то неизвестной то ли борьбы, то ли бокса, добиваясь почти автоматического их исполнения.

В следующей стычке Женя легко раскидал по двору напавших на него хулиганов. На этом закончились походы шпаны в их двор.

Ван покуривал трубку, покачивал головой с удовлетворением. В дальнейшем эти приёмы Женя использовал в крайних случаях, но один из таких случаев попал в милицейский протокол и аукнулся в процессе допроса, уже в НКВД. После поступления в институт Женя хотел поделиться с Ваном своей радостью, но в каморке находился уже другой дворник, а Ван куда-то исчез навсегда…

После окончания школы Нина попыталась поступить в горный институт Ленинграда и получила отказ: «Мест нет», как и было в других вузах, куда она обращалась.

Иван Александрович утешал, как мог, дочь, списался с братом Валерии Дмитрием, который заведовал кафедрой в политехническом институте во Владивостоке, и с ректором этого вуза Вологдиным Виктором Петровичем.

После беседы с женой Иван Александрович сказал Нине:

– Поедешь во Владивосток, поступишь в ГДУ – дядя поможет, – а через год переведёшься в горный институт и переедешь в Ленинград…

Тактический ход по преодолению запретов власти сработал. Двоюродный брат Нины Вадим Мацкевич писал в своих воспоминаниях:

«В сентябре 1928 года я поступил по конкурсному экзамену в ДВПИ. Готовились к экзаменам вместе с Ниночкой Богдановой, моей двоюродной сестрой, приехавшей для этого из Ленинграда. Жили летом на Океанской, на даче Ломан. Как дети интеллигенции, что было близко к «лишенцам» ^[11], мы вряд ли попали бы в институт. Но папа к тому времени был уже преподавателем лесотехнического факультета, это сыграло свою роль. Нас приняли – меня на механический факультет, а Нину – на горный. На следующий год она уже перевелась в Ленинградский горный»…

Студенткой старших курсов она уже работала на Дальнем Востоке и в Средней Азии геологом, занимая различные инженерные должности, вплоть до начальника поисковых партий. В выборе профессии, вероятнее всего, сыграли отцовские гены. Особым здоровьем она не отличалась, но стойко переносила все тяготы геологической службы.

В 1933 году она вышла замуж за своего начальника по работе Виктора Волкова.

Евгений окончил школу в 1930 году на одни пятёрки и подал документы для поступления в Ленинградский машиностроительный (политехнический институт), но получил стандартное: «…в число студентов по специальности не зачислены за отсутствием мест». Пришлось вмешаться отцу. Дело в том, что к тому времени действовала десятипроцентная норма поступления в вузы детей специалистов только по развёрстке Ленинградского областного совета народного хозяйства (ЛОСНХ).

Работая в этой организации, Иван Александрович ещё в 1929 году заявил о намерениях перейти работать «на производство». Он был неплохим специалистом, его довольно высоко ценили, и начальство пообещало оказать содействие в поступлении сына Евгения в вуз. Пришло время выполнить обещание, тем более что Иван Александрович прошёл чистку советского аппарата и ему было вынесено определение: «Оставлен на работе». После писем отца в ЛОСНХ с напоминанием о взаимных обязательствах Евгений получил уведомление: «Вам надлежит явиться в Институт 24 сентября от 12-5 ч. В приёмную комиссию».

Так Евгений стал студентом факультета производственного машиностроения Ленинградского машиностроительного института.

Началась обычная студенческая жизнь самого молодого студента на курсе (ему только что исполнилось 17 лет).

К тому времени Евгений владел тремя иностранными языками и чаще других сдавал за всех однокурсников принятую тогда систему групповых зачётов, известную под названием «лабораторно-бригадного метода», когда лабораторные работы и зачёты сдавали «бригадой». Из бригады (3–4 человека) отвечал кто-нибудь один. Другие только поддакивали или вообще молчали. Зачёт получала вся бригада.

После рождения детей Валерия буквально провалилась в материнскую роль, полностью растворилась в общении «мать и дети». Иван начал испытывать эмоциональный дискомфорт, он оказался вытесненным на периферию семейной жизни. Может быть, поэтому он начал искать утешение на стороне и… нашёл.

Посчитав, что он сделал для устройства детей всё что смог, и теперь они могут обойтись без него, Иван Александрович ушёл из семьи в 1932 году, как раз в 25-ю годовщину со дня венчания с Валерией, или, по народным приметам, в канун «серебряной свадьбы».

И Евгений, и Нина тяжело переживали уход отца. Что уже тут говорить о чувствах Валерии Александровны…

Евгений недоумевал: как можно было оставить мать, такую нежную, такую любящую…

Беседуя с Евгением после окончательного решения об уходе из семьи, отец проговорил:

– Любовь – штука жестокая, она никогда и ничего не учитывает…

Помолчал и добавил:

– Каждая любовь имеет свой срок. Повзрослеешь, сын, узнаешь…

Но сын не понимал и не принимал эту философию.

Валерия Александровна восприняла уход мужа стойко. Она не плакала, не устраивала сцен.