Наследие Дракона - Дебора А. Вольф Страница 97

Джиан застыл посреди вздоха, все его тело замерло от внезапного удовольствия, такого сильного, что становилось почти больно. Вода оказалась пресной, неглубокой и переменчивой. Она пела о залитых дождем и скованных льдами горных вершинах, о цветах и лягушках, которые размножались в водорослях, и о долгой жизни камней. У этой воды не было голоса моря, но она пела, и сейчас этого было достаточно.

Сбросив свою человеческую сущность так же небрежно, как до этого сбрасывал одежду, Джиан скользнул в реку и позволил воде унести его. Всю жизнь его называли иссуком, детищем морской твари, но только в этот момент Джиан понял это выражение по-настоящему.

Ни один день здесь не давался ему легко. Дейченов перевели в Желтый дворец сразу же после отбора, и на третьи сутки Джиан решил, что умрет, как многие другие. Первые несколько дней ему давали очищающие зелья, лекарства и мерзкие по вкусу чаи, от которых у него слезились глаза, раздувался язык и клочками лезли волосы. В один день он покрывался зловещей красно-белой сыпью, а на следующий его тело пыталось избавиться от еды, причем с обоих концов одновременно.

Поначалу Джиана держали в личной спальне, а когда мальчиков наконец собрали в главной столовой, он увидел, что их численность снова сократилась почти вдвое. Джиан обрадовался, увидев, что Перри выжил – пусть его тело и было покрыто синяками и порезами. Он шел, шаркая ногами и согнувшись, словно старик. Джиан рад был видеть даже опухшую, мрачную физиономию Нарутео. Что же касается смешливого мальчишки из Шензу, сына ткача из Тенженя, мальчиков со свинофермы в Хоу… В конце концов они оказались ни чем иным, как мелкими жемчужинами, которые попросту смололи в пыль.

Последующие недели не принесли облегчения. Чистка прекратилась, и за этим последовало несколько благодатных дней покоя, пресная еда и даже редкие прогулки, но каждый миг за мальчиками следило бдительное око йендеши, и взгляда не в ту сторону было достаточно для того, чтобы навлечь на себя немедленное и болезненное наказание. Джиан быстро выучился держать голову опущенной, а рот на замке. У Нарутео, шея которого была по-бычьи неповоротливой, на постижение этой науки ушло больше времени, и он часто отсутствовал за обеденным столом.

Дни перетекали в недели, и каждый лунный цикл приносил новые мучения, сопровождавшиеся пинками, пробами и испытаниями, которые Джиан не мог предвидеть и которых не мог избежать. Из-за вопроса о матери его хлестнули по лицу кожаным ремнем. А за один взгляд на солнце он получил пять ударов палкой и на три дня лишился одежды. В то утро, когда он увидел, как Нарутео и Перри раздели, связали, избили и окровавленных, доведенных до бессознательного состояния утащили с тренировочной площадки, он понял, что в Желтом дворце ему не выжить. Джиан задавался вопросом, отправят ли матери его кости, или в День Поминовения она будет пить чай у себя на пляже и улыбаться, думая, что он жив и здоров.

В ту ночь Джиану снилось море. В этом сне не было ни йендеши, ни желтого шелка, ни окровавленных простыней, ни Желтого дворца, ни самого императора. Были только Джиан, море и жизнь. Он нырял все глубже, глубже в материнские объятия, чувствуя, как теплая соленая вода щекочет его и трется о его густой мех, и широкими глазами смотрел сквозь турмалиновую дымку. Джиан был не один, впервые в жизни с ним был кто-то по-настоящему.

Он слышал, как китовые окликали друг друга своими прекрасными именами, слышал широкое хитросплетение песен их жизней, которые все крутились и крутились, никогда не прекращаясь, пребывая в постоянном движении, как само море. Эти жизни были так бесконечно малы или так невероятно огромны, что его ум не мог очертить их масштабы, и в этом не было ничего дурного. Ни одна из этих жизней не была важнее или ничтожнее, чем его собственная.

Они просто существовали.

И он тоже существовал.

Мимо промелькнула рыба-бык, и Джиан подумал о том, чтобы ее съесть. Под ним проплыл шонгвей, а с ним – его мысль о том, чтобы съесть Джиана. Здесь он становился сильным и ничего не боялся: он был дома. Джиан съел рыбу-быка, и это было хорошо. В свою очередь, его слопал шонгвей… и это тоже было хорошо. Он не чувствовал ни боли, ни сожаления, ничего, кроме моря.

На следующий день Джиан проснулся рано утром, чувствуя себя лучше, чем когда-либо в Кханбуле. Он чувствовал себя… чистым. Точно его проглотили и снова выплюнули, целого и здорового. Перемену заметила даже Ксенпей. Она приказала избить его на тот случай, если Джиан планировал побег, а затем собственными руками принесла ему тарелку с рыбой, морскими водорослями и рисом, приправленным шафраном, и похвалила за выносливость.

– Все твои успехи принадлежат мне, – пояснила ему Ксенпей, когда они ужинали тем же вечером, – как и твои ошибки. Я никогда не ошибаюсь, дейчен Джиан.

Джиан кивнул, пока лашай наливал ему еще одну чашку солоноватого чая. Юноша потянулся к чашке, и ему показалось, что он почувствовал, как ходят мышцы под мехом. Его почти удивляло, что он поднимает хрупкий фарфор человеческой рукой, а не могучими черными когтями. Ему не нужна была Ксенпей, чтобы понять, что чай был заварен из морской воды. Он оказался вкусным.

С этого времени сила и сноровка Джиана росли так же быстро, как умение ходить у вставшего на ноги ребенка. Под грубыми руками учителей борьбы и оружейников, а также под зорким присмотром кухонных служек его мышцы стали крепкими и гибкими. По приказанию Ксенпей Джиана щедро кормили мясом и рыбой. Прежде чем маленькая луна начала новый цикл, он уже мог пробежать от входных дверей вверх по крутой лестнице башни без единой остановки. Когда сменилась большая луна, он мог пробежать и обратно. Волосы Джиана стали гладкими, а кожа светилась здоровьем, и он начал надеяться на то, что благополучно переживет время пребывания в Желтом дворце.

Ксенпей приказала обучить его и тонким искусствам – письму и поэзии, музыке и танцам. Последние Джиан исполнял с достаточной грацией, если ему позволяли двигаться по-медвежьи неспешно. Его пение тоже напоминало голос медведя, было низким, басистым и грубым. Джиан не мог в полной мере освоить ни одного из духовых или струнных инструментов, которые ему предлагали, поэтому в конце концов ему вручили обитые кожей барабаны, и они ему прекрасно подошли. Приятно было для разнообразия сидеть со скрещенными ногами в тихом уголке с тяжелым барабаном на коленях и чувствовать, как рычит и подрагивает дерево под твоими руками.

Чем лучше Джиан справлялся с заданиями, которые поручала ему йендеши, и чем послушнее выполнял ее команды, тем больше маленьких свобод у него появлялось. За ним больше не следили, когда он принимал ванну или спал, стричь волосы до плеч тоже больше не было необходимости, а кроме того, Джиану позволили ходить босиком, что он любил с тех пор, как себя помнил.

Но, что самое прекрасное, если после работы, уроков и наказаний у него оставалось немного времени, ему разрешали гулять вокруг дворца. Во время прогулок к реке его всегда сопровождали Ксенпей и пара лашаев с короткими луками. Кроме того, юноше дали понять, что, если он попытается убежать, Перри разделит с ним наказание. Несмотря на все это, Джиан относился к своим прогулкам с таким энтузиазмом, что ему самому становилось стыдно. Даже самая мелкая кривая жемчужина может показаться драгоценностью человеку, у которого больше ничего нет.