Скрут - Марина и Сергей Дяченко Страница 96

В следующее мгновение летящая с теплым ветром паутинка легла Тиар на лицо.

Она засмеялась. Сверкающая сеточка подрагивала на ее ресницах.

Тонкое серебряное кружево, изящная решетка…

— Что с тобой?!

Он сидел неподвижно, чувствуя, как отливает от лица кровь. Как поднимается изнутри топкий, ледяной, изводящий ужас. Как тень, чернее ночи, наваливается на это солнце и на это лицо, придавливает грузным брюхом, размазывает, душит…

— Игар, что случилось?!

Она уже стряхнула паутинку. В ее глазах стояло неподдельное беспокойство:

— Тебе плохо? Дать воды?

Он хотел растянуть рот в улыбке — но не смог.

После полудня им встретился колодец, вырытый и обустроенный специально для путников; пока Тиар поила Луну, Игар отошел подальше от дороги, туда, где в низине живописно толпились березы.

Красота рощицы оставила Игара безучастным. Он вытащил из-за пазухи веревку, выкраденную из багажа хозяйственной Тиар.

Никаких особо торжественных мыслей в его голову не приходило. Вообще никаких — только чисто технические соображения: а как же без мыла? А что поставить под ноги? А выдержит ли эта ветка?

Потом, уже укрепив петлю, он заставил себя подумать. Негоже уходить из жизни подобно безмозглой скотине; следует, по крайней мере, дать отчет Птице, почему решаешься на этот гадкий, во все времена презираемый поступок…

— Ига-ар!..

Тиар уже напоила кобылу. Тиар оглядывается в поисках спутника; зовущий голос странно напряжен:

— Ига-ар!!

Темный ромбик под правой лопаткой. Девочка с деревянными бусами; «Десять белых лебедей из далеких из полей…»

Илаза. Алтарь. Скрут. Илаза…

Он бестрепетно отпихнул гнилой комель, послуживший ему колодой. В последнюю секунду успел подумать об Аде — что она чувствовала?

Цепенящий страх полета в бездну — и боль.

Ада чувствовала неописуемую боль — Игар закричал, и крик его сменился хрипом. Тело плясало в петле, дико желая дышать — но гортань свело страшной судорогой; Игар понял, что не вытерпит больше ни мгновения.

Нет…

После долгой мучительной судороги наползла темнота.

… — «Десять белых лебедей из далеких из полей принесут тебе подарков, принесут тебе диковин, принесут тебе…»

Он удивился, потому что боль вернулась. Этого не должно быть, это несправедливо, неужели и после смерти ему придется страдать?!

— «…унесите злую муку, мимо, мимо пронесите…»

Он лежал на твердом. На сырой земле; в вышине над ним колыхались кружевные березовые ветви — зеленые с золотом… Подсвеченный красным…

Болела шея. Он застонал сквозь зубы; на лицо ему легла горячая ладонь:

— Игар…

Он задергался, пытаясь вздохнуть. Выгнулся дугой, безуспешно пытаясь протолкнуть в легкие хоть немножко воздуха; на его рот легли ее влажные губы, силой вдули в него осенний ветер, а руки больно надавили на живот, принуждая ко вдоху:

— Дыши…

Несколько минут он жил, повинуясь ритму ее дыхания. Плача от боли — и все же оживая, потому что тело его возмущенно отвергало саму мысль о возможной смерти. Какое своенравное жизнелюбивое тело… Ада не хотела жить… И ее некому было вынуть из петли.

Бедная Ада. До чего паскудной была ее смерть… Нет, уходящим из жизни следует придумать другой, более спокойный способ…

— Дыши!..

Он снова застонал.

Чувства — все, которые не боль — возвращались по очереди, нехотя; пришла прохлада, потому что рубашка на нем была распахнута, и грудь ныла, безжалостно измятая сильными руками. Пришел запах леса и листвы; пришло ощущение мокрого — волосы слиплись, ледяная вода стекала по лицу, и мокрая рубашка, и, что очень неприятно, совершенно мокрые штаны…

Ощущение ее губ. Вгоняющих в него воздух, вдыхающих в него жизнь. Скольких она встретила в этом мире… Стоя как бы на воротах… Впуская в мир… и его, Игара, тоже. Вряд ли хоть один младенец… способен понять, ощутить… каково это — приходить в мир… возвращаться…

Тиар медленно выпрямилась; теперь он дышал без ее помощи, дышал, преодолевая боль в горле. На губах стыло воспоминание о ее прикосновении. Поцелуй…

— Возвращайся, — сказала она шепотом.

Он понял, что не может говорить. А если и мог — промолчал бы.

Он решил пока ни о чем не думать. Где-то там, впереди, его ждет неизбежная тоска — но пока что сил хватает только на то, чтобы любоваться игрой березового кружева. Уже закат… сколько времени прошло?!

— Ну ты и живучий, — сказала Тиар глухо. — Тихо, тихо… Дыши…

Он смотрел на ее осунувшееся, сосредоточенное лицо. Сколько все-таки времени он пребывал… на грани? Или Птица не хотела брать его в своей золотой чертог?!

— Я же просила тебя, — прошептала она укоризненно. — Я же просила признаться, сказать… А ты…

Верхушки берез уходили высоко в меркнущую синеву, смыкаясь над головой усталой удрученной женщины; Игар виновато опустил веки.