Пересекая границы - Оксана Панкеева Страница 91

— А что я должна делать?

— А ничего. Кланяйся и улыбайся. Скромно, опустив глаза. Здесь не Лютеция, здесь считается, что скромность украшает женщину и очень ценится. Тем более, говорить ты все равно не можешь, говорить я буду сам. А ты осматривайся по сторонам, может заметишь, как она колдует, что делает, и дернешь меня за полу, чтобы я посмотрел. А еще здесь замечательный фуршет, очень рекомендую.

— Это фуршет? — ужаснулась Саэта, оглядываясь на ряды столов вдоль стен зала.

— А ты думала, это нормальный банкет? Нет, это в Поморье фуршеты такие. А банкеты происходят в другом помещении, и все иностранцы поперву пугаются… После официальной части подойдем, я тебе покажу, как едят местные деликатесы.

— Ты хоть предупреждай, что здесь за деликатесы. А то в Ортане ты меня накормил плютами, в Лютеции — лягушками… Сегодня еще крысами угостишь.

— Крыс в Поморье не едят, — засмеялся Кантор. — А вот раков советую попробовать. Интересно, где они их берут зимой? Из Мистралии привозят, что ли?

— Раков? — поморщилась Саэта.

— А чем они тебе не нравятся? Те же креветки, только большие. И вообще, в кулинарии надо иметь более широкие взгляды. У нас не принято есть плютов, но это же не значит, что они не съедобны. Они вкусные. А кстати, ты знаешь, что весь континент плюется, пробуя наш любимый национальный напиток, и считает, что это пить можно только под принуждением?

— Ты о кофе? Да, я слышала. — Саэта снова оглядела зал и спросила: — А почему тут так мало иностранцев?

— А что тут делать туристам, да еще зимой? Страна тихая, развлечений мало, курортов нет, еще и холодно. Даже мистралийские эмигранты, которые расползлись по всему свету, сюда практически не приезжают. Климат пугает.

— Ну да, они в основном оседают в Лютеции… — фыркнула Саэта. — Там веселее.

— Не обязательно, — возразил Кантор. — В Лютеции оседают, в основном, барды и прочая интеллигенция. Для них там условия более подходящие. Пойдем поближе, скоро должен появиться его величество, и нас представят. А потом можно будет делать, что хочешь.

— А когда можно будет уйти, не нарушая приличий?

— Когда как следует наешься, — засмеялся Кантор. — Шучу. Часа через два. Потерпи. Чего тебе так не терпится уйти? Здесь вам не Лютеция, мадам, — пропел он, подражая выговору галлантского поэта, — здесь женщин уважают, и приставать к ним считается верхом неприличия, тем более, в порядочном обществе.

Король Зиновий V потрясал своим нарядом не меньше, чем его бальный зал — блеском. Этот наряд, видимо, был официально установлен лет пятьсот назад и с тех пор не менялся. Длинная, до полу, мантия, расшитая золотом, камнями и кусочками драгоценных мехов, головной убор, больше похожий на шапку, чем на корону, и огромный посох делали короля больше похожим на особо преуспевающего мага. Картину дополняли длинная седая борода и суровые глаза под косматыми бровями.

Саэта поклонилась, как показывал Кантор, и минут десять стояла, ожидая, пока супруг закончит светскую беседу с его величеством. Кантор очаровательно улыбался, пространно о чем-то толкуя по-поморски, король благосклонно кивал, приближенные с интересом прислушивались, а Саэта, которая все равно ничего не понимала, украдкой поглядывала на зал, высматривая объект их поисков. Она так и не увидела ее до последнего момента, пока они не повернулись, чтобы удалиться от королевского трона. А увидев, сразу поняла, что это — она.

Ведьма шла им навстречу, видимо, намереваясь в свою очередь предстать перед королем. Она действительно была ослепительно красива, по-мистралийски яркая и броская, но в то же время отчужденно-холодная и величественная. Саэта почему-то запомнила глаза — огромные и черные, спокойные, как омуты, и взгляд, повернутый куда-то внутрь себя. А кроме того, Арана показалась ей смутно знакомой. Кантор улыбнулся и чуть поклонился даме, когда они поравнялись, и спокойно проследовал мимо. Ни взглядом, ни жестом, ни малейшим движением лица не показал, что эта дама ему чем-то интересна. Вот, действительно, профессионал, с завистью подумала Саэта, представляя себе, что в данный момент выражает ее собственное лицо.

— Ну что, — спросила она, когда они отошли в сторонку. — Посмотрел?

— Угу, — кивнул Кантор. — Ты ее узнала?

— А я ее знаю? Она мне кажется знакомой, но я ее не помню.

— Знаешь. Я не хочу называть имен вслух, если сама не вспомнишь — дома скажу. Могу намекнуть: она присутствовала при знаменитой оплеухе.

— А о чем вы с королем говорили? — спросила Саэта, решив, что чем вспоминать всех баб, присутствовавших тогда, проще дождаться, пока он сам скажет.

— Обменивались любезностями. А еще он спрашивал, не был ли я при дворе в Ортане и как там дела.

— А он что, сам не знает?

— Видимо, не знает. По-моему, он за что-то недолюбливает короля Шеллара и не хочет с ним общаться. А при дворе Ортана живет его внук, и ему интересно, как он там. А поехать туда сам он не желает, чтобы не сталкиваться с Шелларом… Вот такой вот внутренний конфликт у человека. Ну, пойдем раков есть? Может, кто-то захочет с нами пообщаться, так надо будет его хватать и не отпускать, чтобы больше никто не подходил, а то потом затрахаемся по гостям ходить.

Кантор оказался прав — не успели они приблизиться к столам, как к ним подскочил молодой симпатичный местный житель в традиционной рубашке, висящей из-под кофты, и заговорил на ломаном мистралийском. Кантор немедленно заулыбался и с неожиданной сердечностью стал кланяться и представляться. Саэте даже показалось, что он не просто следовал правилам вежливости, а действительно был рад видеть этого парня со странным именем князь Симеон Подгородецкий. Как оказалось, этот князь с непроизносимой фамилией был большим поклонником мистралийской культуры и традиций, и первым делом пригласил их в гости на чашку кофе, что было совсем уж невиданным делом на континенте. Затем он начал интересоваться жизнью в Мистралии в настоящее время, и вскоре завязалась милая непринужденная беседа. Как оказалось, молодой князь Симеон… ох и фамилия у человека… был когда-то очень дружен с неким мистралийским кабальеро, откуда и проистекало знание языка и интерес к далекой южной стране. Похоже, парень уже не первый год носился с идеей найти своего друга, который пропал после последнего переворота, неосмотрительно вернувшись на родину во время «оттепели». Как всякий цивилизованный человек он откровенно недоумевал, почему ему никто не отвечает на официальные запросы и почему ему не дают визу на въезд в страну, и Кантору пришлось долго и пространно объяснять некоторые особенности национальной политики. Причем так, чтобы наивный поморец понял, с каким дерьмом имеет дело, но не принял их за противников существующего режима. Дело это было хлопотное и долгое, так что Саэту разговор начал утомлять и она отвернулась и стала оглядываться по сторонам.

— Если его арестовали, что вероятнее всего, — продолжал втолковывать Кантор, — то он либо умер, либо до сих пор сидит. А заключенные исправительных лагерей не имеют права переписки и любых других контактов с внешним миром, если они осуждены по политическим статьям.