Где нет княжон невинных - Артур Баневич Страница 90

— Знаю. Ты говоришь, как это смотрится с точки зрения Претокара…

— Вот именно. Так вот представь себе: не очень красива, немного взбалмошна, трон если унаследует, то лишь в том случае, ежели родственников какое-то несчастье постигнет. По сравнению с твоим положением и состоянием — почти простолюдинка и побирушка. Само собой, такую нельзя… — Она смущенно улыбнулась, — не одарить жезлом. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

— Ледошка в башню угодила. — Теперь Ленда говорила другим тоном, одновременно покрываясь румянцем. И опять не глядела ему в глаза. — Тут не о чем говорить, это было трагедией для нее и, вероятно, для всех, кто в эту грустную историю вляпался. Но хоть она заработала ревматизм в стенах Девичьей, все же незаконного сыночка-то родила.

— В башне? — недоверчиво переспросил он. — Для девушек из княжеского рода? Не обижайся, Ленда, но, кажется, Збрхл был прав: ваше княжество на сотню лет отстало от югонцев. А уж тюремные-то службы у вас вовсе никудышные.

— Дурень ты, дурень, — фыркнула она. — В башне, тоже придумал… Я сказала, что Претокар ее своим… жезлом трахнул. Ты никогда не слышал, чем может закончиться траханье?

— Она понесла? От Претокара? — Ленда ограничилась тем, что пожала плечами. — И в башню ее вместе с королевским дитятей заточили?

— Во-первых, из-за ее трепотни о жезлотраханье в мойне. Претокар ей ни на грош не верил, поэтому сына не признал. А во-вторых, мальчика в башне с матерью не держали, и маленького Ганека она смогла к сердцу прижать, лишь когда под амнистию попала.

— И долго так?..

— Не очень. Для ранневековья и с таким пятном в биографии. А поскольку маленькие дети очень восприимчивы к воспитательному процессу, отделение от матери у парня психику явно перекосило. Знаешь какое прозвище он получил? В хрониках его именуют: «Ганек Безномерник». Потому что, кретин, он всерьез принял болтовню о своем регентстве и вначале не разрешал себя называть Ганеком IV, а потом, когда законная наследница подросла, он вместо того, чтобы втихую ее отравить, взял да и отдал ей трон. Потому и номера не принял.

Другим тоже не позволял, и теперь неизвестно, отсюда ли прозвище пошло.

— Значит… он был человеком порядочным? — уточнил Дебрен.

Ленда пожала плечами. И вроде бы надулась.

— По мерке простаков… ну, можно и так сказать. Но, думаю, ты знаешь: добрый владыка — плохой владыка. Впрочем, не он здесь главный. Помнишь, о чем мы говорим?

— Честно сказать… То есть, — быстро добавил он, заметив усиливающийся румянец. — Конечно. Мы на Безномерника свернули с темы…

— …меньшего зла. — И снова она не глядела ему в глаза. — Я хотела сказать, что хоть Ледошку каждый, кому не лень, оговаривал как девицу с ребенком, но никто над ней не смеялся. Над ее женственностью, — добавила она тише. — В этом-то никак нельзя было усомниться.

Он снова положил руку ей на колено. Осторожно, как бы вопросительно.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Но…

— Тогда избавь меня от этого, — тихо попросила она. — Знаю, что ты и сам не будешь, и… и никому не скажешь. Но стоит мне около кого-нибудь пару дней покрутиться, пусть даже не знаю как осторожно… То если не какой-нибудь Сусвок в мойне подсмотрит, так кто-нибудь по заду случайно шлепнет, потому что он у меня толстый вырос и провоцирует мужиков.

— У тебя вовсе не толстый зад.

— Благодарю, ты человек вежливый. Но и вежливые в конце… Или на седло тебя такой подсадит врасплох, или, как Збрхл, на стойку. И нащупает. Или попросту у воды приметит. Из-за этой дряни я постоянно подмываться должна. Короче говоря, я уж и не пытаюсь со своим нажопником прятаться, если мне чье-нибудь общество надолго угрожает. Слишком много забот, хлопот, затрат. Лучше правду… ну ладно, малость приукрашенную… в общем, лучше, как говорится, просто с мосту, зато потом уже спокойнее. Потому что все равно ведь учуют, что у меня под юбкой или штанами что-то прячется. И с этим я научилась жить. И уже не очень больно. Особенно пока считается, что меня мужчины помяли.

— Понимаю, — шепнул он.

— Дебрен, у меня характер тот еще. Я с первого дня тебя люблю, поэтому ты даже не знаешь, насколько он дурной, ноя тебе скажу: тот, кто надо мной насмехался, а сам мне не нравился, как правило, уже землю грызет. Поэтому если нас и дальше будут считать парой, то наш совместный путь станет походить на тот, с Чернухи. Через каждую дюжину шагов — труп. Я серьезно.

— Преувеличиваешь.

— Нет. Я ж говорю: ты меня не знаешь. От родителей я такое унаследовала, что лучше помолчать. Я уйму людей жизни лишила. Из них значительную часть именно потому, что они над моим поясом насмехаюсь.

— Ты уже не в армии. И не в борделе. Ты — во всяком случае, для мира — ученица чародея. Мир полон идиотов, это факт. Но таких, которые в ведьм верят, хоть и проходящих выучку, смеются над ними и по заднице их шлепают, действительно не так уж много. Никто знать не будет…

— Я буду, — оборвала она. — Не понимаешь? Не о людях речь. Проблема — во мне. Я буду видеть ухмылку в каждой улыбке, шутку — в невинном вопросе. — Дебрен чуть не убрал пальцы с ее колена, но не стал спешить, чтобы ее не обидеть. — Это ведь Збрхл, друг, я б жизнь за него отдала. А он чуть было по кумполу не получил, потому что мне, дуре, показалось, будто он о каких-то непристойностях говорит. Такая я. Болезненно впечатлительная. — Дебрен открыл рот — и ничего не сказал. — Хотя бы поэтому мы должны расстаться. Я тебе забот наделаю, с друзьями рассорю.

— Вообще-то у меня друзей нет. — Она вопросительно взглянула на него. Он пожал плечами, стараясь изобразить равнодушие. — При нашей профессии… Знаешь, человек нигде подолгу не засиживается, нет времени, чтобы с кем-то… Ну и с первым встречным я дружбу не завожу. Обычно только с людьми, у которых хватает деликатности, чтобы в случае чего, даже если… хм-м — забавный аспект углядят.

Она как бы с сожалением посмотрела на него из-под низко опущенной челки, потом молча указала на ложе. Момент она выбрала удачный: Збрхл как раз захрапел, не хуже современной лесопилки, приводимой в движение водяным колесом и расхваливаемой спецами за все, только не за деликатность.

Дебрен мысленно выругался.

— Я не могу с тобой остаться.

Наконец-то она это сказала. Собственно, без нужды. Он с самого начала знал, к чему она клонит.

— Можешь, — проворчал он, убирая руку с ее колена. При этом постарался сделать это так, чтобы она почувствовала, как он убирает. Потом присел на пятках, что позволило ему взглянуть на нее с несколько большего расстояния.

— Нет, — покачала она головой. — После этого трактира. Сколько мы тут сидим? Всего-то несколько клепсидр. Збрхла я не считаю: там, у холмов, ты сам кричал, что тебя ко мне тянет. Но здесь мы оказались среди чужих людей. И хватило нескольких клепсидр, чтобы нас однозначно сочли любовниками.

— Здесь не обычное место. Если чему-то суждено проясниться, так скорее всего именно здесь… Прадед Петунки успел влюбиться, пока пиво пил. С седла не слезая.