Изгнанница Ойкумены - Генри Лайон Олди Страница 9

– Шоколадной. На пляже. Забыли? Короткая у вас память на женщин…

– Мне шестьдесят восемь лет, – комиссар наконец справился со штопором и пробкой. – Я вдвое старше вас. У меня три сына. Про одного вы знаете. Остальные живут своими семьями. Я в разводе. Жена ушла от меня после гибели Генриха. Я – свободный нестарый мужчина. На Ларгитасе в моем возрасте успешно женятся на молоденьких. И заводят новых детей. Я не собираюсь жениться во второй раз. И, горите вы ядерным огнем…

Вино хлынуло в бокалы. Ни капли – мимо.

– …меньше всего я намерен тащить вас в постель! Уяснили?

– Я вам не нравлюсь?

– Вы мне очень нравитесь. Но я боюсь, что контр-адмирал ван Фрассен после этого найдет меня на другом конце Галактики и расстреляет из эскадренных плазматоров. Пейте вино, ешьте фрукты. Минута слабости закончилась.

– Закончилась, – согласилась Регина. – У вас есть информация о ребенке?

– Есть.

Комиссар выложил свой уником на стол и коснулся сенсора.

– Артур Зоммерфельд, три года два месяца, – приятным контральто сообщила информателла. – Не откликается на имя при нормальном слухе. Не удерживает сколько-нибудь длительного контакта «глаза в глаза». Не обращается за помощью. Обнаруживает дефицит совместного внимания…

– Что это значит? – Фрейерен нажал на «паузу».

– Совместное внимание? Ребенок не пытается привлечь внимание других к заинтересовавшему его предмету. Ни словом, ни жестом.

– А-а…

– …не пытается чем-то поделиться, – продолжила информателла. – Использует другого человека так, как будто это неодушевленный предмет. Вышеуказанные признаки проявляются в поведении ребенка постоянно. Речью фактически не владеет. Навыки опрятности слаборазвиты…

– Остановите.

Регина отпила глоток. Сжевала виноградинку, даже не пытаясь уловить букет напитка. Вкус винограда тоже остался незамеченным. Казалось, все вкусовые пупырышки разом атрофировались. Перца мне, подумала она. Черного молотого перца. Пригоршню.

– Ребенок на Ларгитасе? У бабушки?

– Нет. Два месяца назад Николас Зоммерфельд забрал сына у своей матери. Прямо с дня рождения Артура. Насколько мне известно, это сопровождалось грандиозным скандалом. Гертруда Зоммерфельд с сердечным приступом была госпитализирована. Тем не менее, Николас настоял на своем, и вывез сына с Ларгитаса.

– Куда?

– Шадруван. Николас Зоммерфельд – посол Ларгитаса на Шадруване.

– Где это?

– Дыра, – лаконично обрисовал ситуацию комиссар. – За краем Ойкумены. Насколько я в курсе, после смерти жены дипломат Зоммерфельд повел себя неадекватно. Лез, куда не просили. Грубил, кому не следует. Совал нос в медвежьи капканы. Вот и прищемили.

– Его сослали?

– Отнюдь. Его перевели с повышением. Из консулов – в послы. Говорят, прибыв к месту нового назначения, он начал пить. Или курить – я уж не знаю, чем глушат мозги на этом Шадруване. Местные отнеслись с пониманием. Во всяком случае, посол жив-здоров. И недавно воссоединился с любимым сыном, о котором и знать не хотел три долгих года.

Регине ясно представилась эта сцена. Глушь, дикари и вдребезги пьяный Ник. Малыш, которого Ник отобрал у бабушки. «Использует другого человека так, как будто это неодушевленный предмет…» Ник, зачем ты отнял сына у Гертруды? Зачем вывез ребенка с Ларгитаса? Хотел быть вместе с сыном? Или использовал его, как неодушевленный предмет, для мести матери? Болен ты, Николас Зоммерфельд, вдовый посол, или спился, или просто на ножах со всем миром – в любом случае…

– Вы озаботились билетами на Шадруван, комиссар?

– Да. Вылет послезавтра, в 16:30. Успеете собраться?

– Успею.

– Контр-адмирал ван Фрассен предупрежден. Главврач клиники – тоже. Можете не волноваться. Вот ваш билет, а вот проездная для вашей твари. Я же знаю, вы без нее никуда не полетите…

Потом они допили вино.

– Почему вы так быстро согласились? – спросил комиссар, выяснив, что посылать за второй бутылкой не надо. – Честно говоря, не ожидал.

– Вы убедительней, чем господин Костандо, – ответила Регина.

– Фредерико Костандо? Ну у вас и знакомства…

КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА

(из дневников)

Мама как-то рассказывала мне о диспуте, случившемся в глубочайшей древности между двумя священниками, чья религия давно позабыта, и профессором анализа в Политехнической школе, основателем ларгитасской классификации наук.

Священники утверждали:

«Учение о категориях не только бесполезно, но и опасно. Оно приучает людей к пустословию. Оно заставляет думать, что люди все знают, хотя люди помнят и знают только одни слова!»

Профессор отвечал:

«Естественное распределение наук помогло бы образовать верным образом отделения Института, который хвалится совокупностью всех человеческих знаний. Естественное распределение наук помогло бы правильно разделить методическую энциклопедию. И наконец, естественное распределение наук произвело бы счастливую перемену в их преподавании…»

Победил профессор. Этот день, сказала мама, можно считать днем рождения Ларгитаса – того, каким мы его знаем сейчас. Я согласилась с ней, но позже самостоятельно нашла в архивах труды злополучных священников. Особенно мне запомнилось вот это:

«Есть знаки вполне достоверные (как, например, дыхание есть знак жизни животного) и есть знаки вероятные (как, например, бледность есть только вероятный знак беременной женщины). Большинство смелых, но безосновательных суждений происходит от того, что человек смешивает эти два вида знаков…»

Иногда мне кажется, что основательность – это умение разделять, опираясь на разум. Но смелость – это талант смешивать, опираясь на интуицию. Одно без другого ущербно.

Мама вряд ли бы со мной согласилась.