Колесо страха (сборник) - Абрахам Грэйс Меррит Страница 9

Подавленный и разбитый, я вернулся домой с Брейлем. Трудно описать, как повлияла на меня череда событий, о которых я повествую с самого начала до конца – и дальше.

На меня будто упала тень чуждого мира, нервы были напряжены до предела, словно за мной следил кто-то невидимый, неведомый, нездешний. Бессознательное пыталось достучаться к сознанию, призывая мое Я быть настороже, всегда настороже. Странные слова для приверженца научных традиций медицины? Что ж, пусть так.

На Брейля больно было смотреть – я даже заподозрил, что его и погибшую девушку связывали не только профессиональные отношения. Но если и так, то он не стал изливать мне душу.

В четыре часа мы вернулись домой. Я настоял на том, чтобы Брейль сегодня переночевал у меня. Перед сном я позвонил в больницу, но от медсестры Роббинс не было вестей. На пару часов я забылся беспокойным сном.

Роббинс позвонила мне около девяти, чуть не плача от горя. Я попросил ее прийти ко мне в кабинет, чтобы мы с Брейлем могли поговорить с ней.

– Около трех недель назад, – рассказала она, – Гарриет принесла Днейре изумительную куклу. Девочка была в восторге. Я спросила у Гарриет, где она купила эту прелестную вещицу. Она сказала, мол, в странной лавке в центре города. «Джо, – говорила она (меня Джобина зовут), – владелица лавки такая странная. Я ее даже немного испугалась, Джо». Тогда я не обратила на это внимания. Кроме того, Гарриет была не из болтушек. Вот и тогда мне показалось, что она пожалела о своих словах. Теперь я понимаю, что после того случая Гарриет начала как-то странно себя вести. То веселая была, то какая-то… задумчивая. А десять дней назад пришла с повязкой на ноге. Что? Ну да, на правой. Сказала, что пила чай с той женщиной, у которой купила куклу для Днейры. Чашка упала, и горячий чай пролился ей на щиколотку. Та женщина тут же нанесла на ожог какую-то мазь. Гарриет сказала, что после этого боль сразу прошла. «Но я, пожалуй, лучше все-таки помажу ногу каким-нибудь знакомым мне лекарством». Она сняла чулок и принялась разматывать повязку. Я же тем временем пошла на кухню. И вдруг Гарриет меня позвала. «Чудно́ как-то, – сказала. – Такой ожог был, Джо. А теперь и следа почти нет. А ведь мазь оставалась на коже всего около часа». Я посмотрела на ее ногу. На щиколотке была розовая полоса, но кожа вокруг ничуть не воспалилась. Я подумала тогда, что не такой уж и горячий был тот чай. «Но я действительно очень обожглась, Джо, – сказала она. – То есть даже кожа пузырями покрылась». Она посмотрела на бинт, потом на ногу. Мазь была голубоватой и как-то странно поблескивала. Я такого сроду не видела. Что? Нет, запаха не было. Гарриет дала мне тот бинт и сказала: «Джо, брось его в огонь». Ну, я и бросила. Помню, он еще так вспыхнул. То есть не прогорел. Вспыхнул – и исчез. Гарриет это как увидела, так аж побледнела вся. А потом опять на ногу уставилась. «Джо, я никогда не видела, чтобы ожоги так быстро заживали. Та женщина, должно быть, ведьма». «Да что ты такое говоришь, Гарриет?» – спросила я. «Да так, ничего. Знаешь, мне сейчас хочется взрезать кожу на щиколотке и ввести в рану противоядие, будто меня змея укусила». Она рассмеялась, и я подумала, что это она так, дурачится. В общем, Гарриет намазала ногу йодом и наложила антисептическую повязку. А на следующее утро разбудила меня и говорит: «Ты только посмотри, Джо! Вчера я пролила себе на ногу целую чашку кипятка. А теперь только покраснение осталось. Даже волдырей нет. Ох, Джо, хотела бы я, чтобы они были!» Вот и все, доктор Лоуэлл. Она об этом больше не заговаривала, а я и не спрашивала. Она будто и забыла о том случае. Что? Да, я у нее спросила, где та лавка и что это за женщина, да только она мне не ответила. Уж не знаю почему. И потом она все время такая веселая была, беззаботная. Счастьем так и лучилась. Ну почему она умерла? Почему? Почему?!

– Вам что-то говорят цифры 5-15-6, Роббинс? Может быть, напоминают адрес какого-нибудь знакомого Гарриет?

Женщина задумалась, потом покачала головой. Я рассказал ей о том, как Уолтерс пыталась связаться с нами.

– Она явно хотела что-то нам сообщить, передавая эти цифры. Подумайте.

И вдруг Роббинс начала что-то бормотать, загибая пальцы, а потом кивнула.

– Может, это очередность букв в алфавите? Пятая, пятнадцатая, шестая? Получается Д-Н-Е. Это первые три буквы имени Днейры.

– Безусловно, это все объясняет. Она просила нас, чтобы мы позаботились о ребенке, – предположил я.

Брейль покачал головой.

– Она и так знала, что я не брошу малышку в беде. Нет, тут что-то другое.

Вскоре после ухода Роббинс мне позвонил Рикори. Я сообщил ему о смерти Уолтерс. Это потрясло и его тоже.

Затем мы с грустью приступили к вскрытию. Результат был таким же, как и в случае Петерса. Причину смерти установить не удалось.

На следующий день около четырех опять позвонил Рикори.

– Вы будете сегодня дома с шести до девяти, доктор Лоуэлл? – В его голосе слышалось плохо скрываемое волнение.

– Несомненно, если это важно. – Я заглянул в свой ежедневник. – Вам удалось что-то выяснить, Рикори?

Он помедлил.

– Не знаю. Мне кажется, да.

– То есть… – Теперь и я разволновался. – Вы нашли ту связь между жертвами, о которой мы говорили?

– Возможно. Я хочу вначале все проверить. Сейчас я отправлюсь в то место, которое, я полагаю, и связывает жертвы.

– Что вы надеетесь найти там, Рикори?

– Кукол! – ответил он.

И, не дожидаясь дальнейших расспросов, он повесил трубку.

Кукол…

Я задумался. Уолтерс купила куклу. И в той же лавке, где она купила подарок племяннице, Уолтерс получила столь обеспокоивший ее ожог. Вернее, не так ожог встревожил ее, как странности в заживлении раны. Услышав историю Роббинс, я не сомневался, что Уолтерс связывала припадок с тем ожогом и пыталась сообщить нам об этом. Мы не ошиблись в трактовке ее жеста, стоившего девушке стольких усилий. Конечно же, она могла заблуждаться. Ожог, вернее, мазь, могли быть никак не связаны с ее состоянием. Но Уолтерс очень любила племянницу. Любовь к детям – вот общая черта, объединявшая все жертвы. А все дети любят игрушки. Что же нашел Рикори?

Я набрал номер Брейля, но так до него и не дозвонился. Тогда я позвонил Роббинс и попросил ее принести мне куклу, купленную Уолтерс.

Игрушка действительно была прелестна. Куклу вырезали из дерева, а потом покрыли гипсом. Она была удивительно похожа на настоящего годовалого ребенка, особенно удачно создателю удалось передать озорное выражение на ее личике. Платье украшала роскошная вышивка, оно походило на какой-то национальный костюм, но какой страны, я так и не понял. В целом мне подумалось, что такой кукле место скорее в музее, чем на полке магазина игрушек. Вряд ли Уолтерс могла себе позволить столь дорогую вещицу. На кукле не было никаких отметин, по которым можно было бы установить производителя или продавца. Бегло осмотрев диковинку, я положил ее в ящик стола. Мне не терпелось поговорить с Рикори.