Малой кровью - Ирина Андронати Страница 9

Большой Лос-Анджелес, штат Калифорния,

Западно-Американская Конфедерация.

26. 07. 2015, 01 час 40 минут

Жизнь всегда делится на две неравные части: до и после. До замужества и после. До выпускного и после. До встречи и после…

И хорошо тем, у кого «после» лучше, чем «до».

Начал накрапывать дождь. До дождя и после, иронически подумала она. До дождя было лучше. В смысле — лучше видно. А сейчас… Она приникла к прицелу. Нет, терпимо.

Получается, дождь не в счет.

…А ещё бывает — до предательства и после.

И еще бывает — когда предают тебя и когда предаешь ты. И тут уже не разобраться, что противнее. Нет, хуже: омерзительнее.

Несовместимее с жизнью.

Которая все равно делится этим на две неравные части…

Мокрый ручеек подобрался под живот. Оказалось приятно. Может быть, соберется лужа. Провести последний час своей жизни в теплой луже. Значит ли это — вернуться к истокам?

А если к истокам, то к каким именно: к собственному младенчеству или к тем зеленым тварям, которые первыми выбрались на сушу, ковыляя на плавниках, медленно превращавшихся в лапы?

Впрочем, черт его знает, как оно там на самом деле было. Но наверняка не так, как написано в учебниках. Потому что те, кто писал учебники, тоже что-то для себя выгадывали.

Или что-то скрывали — заваливая ворохами слов прорехи в смыслах…

Дверь открылась, и Юлька (или Рита? — она порой переставала различать, где из них кто) напряглась. Указательный палец медленно лег на спусковой крючок, большой — коснулся рубчатой пуговки предохранителя. Но из двери вышла маленькая девочка с цветком в горшке и встала на ступеньках, держа цветок на вытянутых руках. С крыши лились струйки, от них листья дрожали и подпрыгивали.

Уходи, попросила Юлька. Пожалуйста, уходи.

И девочка услышала. Поставила горшок так, чтобы на него попадал дождь, и вернулась в дом.

Прошлый раз сорвалось именно из-за таких вот девочек — он вышел в окружении детей, и Юлька не решилась выстрелить.

Потом она никак не могла простить себе этой мгновенной тошнотной слабости.

Она сняла руку с потертой пистолетной рукоятки своего «Зауэра-202» и несколько раз сжала и разжала пальцы. Крепко зажмурилась — до мерцающих пятен в глазах. Напрягла и расслабила спину.

Все. Перерыв окончен.

На вахтах было точно так же: короткий, в три секунды, перерывчик, а потом снова десять минут полнейшего внимания, неподвижности, сосредоточенности. Только сидеть было удобнее. И не так жарко: легкая летняя форма, беззвучные кондиционеры, кофе и сок под левой рукой… и только изредка кто-то тихо стонет — когда на орбите, задетый кораблем — и куда чаще своим, нежели чужим, — лопается «колокольчик», на который настроена девочка-сенс. Это больно и это страшно, это как будто из тебя что-то мгновенно пропадает… а потом смиряешься с мыслью, что так и должно быть.

А так быть не должно.

И говорят, этого уже нет — в смысле, на Флоте. Теперь там специальные разведывательные корабли с локаторами, которые обшаривают пространство. Хотя на самом деле такого быть просто не может. Наверняка немножко таких кораблей есть, но их не могли, никак не могли выпустить сразу достаточно, сразу настолько много, чтобы заменить всю огромную армию девочек-сенсов, Юлька это точно знала, она хорошо училась в Школе, и главное, чему ее научили, — это критически оценивать информацию.

Значит, и здесь врут. И здесь что-то пытаются скрыть…

Краем левого глаза она уловила движение. Грузовой глайдер. Ночная развозка продуктов — в квартале три магазинчика, торгующих круглосуточно, и зальчик, где крутят киноиды (здесь эти зальчики зовут фоксмалдерами) и где очень приятный бар с молочными коктейлями, туда ее несколько раз водил Пол. Фоксмалдер тоже круглосуточный. Интересно, что там сейчас крутят?.. Последняя лента, которую она видела, — это «Крысолов» со старым Малькольмом Макдауэллом, соседом Юлькиных (или все же Ритиных?) «парентс-оф-лав», родителей Пола. Когда-то актерам такого уровня платили огромные деньги, они жили в особняках и чуть ли не дворцах. Потом многие из них почти разорились. Малькольм раньше других продал свой особняк и купил небольшой домик в Анахайме. Так он оказался в соседях. В ленте он играл летчика-пенсионера, которого богатые калифорнийцы упросили вывезти их шестилетнего сына из Бостона на родину, в Лос-Анджелес, а если всерьез разразится война — то в Мексику. Как раз шла большая смута две тысячи шестого года. По дороге к этой парочке при разных обстоятельствах присоединяются все новые и новые ребятишки, происходит множество драматических происшествий, в которых старик показывает себя героем, и в конце даже главный злодей, техасский рейнджер, уже загнавший нелегальных мигрантов в ловушку, ставит условие: отпущу, если возьмете с собой мою внучку. В финале маленькую битком набитую ребятишками «Сессну» чуть не сбивают свои же, но раненый старик сажает ее на 10-е шоссе и подруливает прямо к больнице…