Рабыня Гора - Джон Норман Страница 9

И лишь потом посмотрел на меня.

Я улыбнулась. Хотелось с ним подружиться. Он указал на свою правую лодыжку, похлопал по ней и кивком головы подозвал меня к себе.

Я нагнулась, чтобы отвязать от ноги полоску черной кожи. Но он что-то резко проговорил, жестом показав, что сначала надо отвязать ее от дерева. Сомнений нет — считает меня дурочкой. Любая девушка знает, что от своего тела веревку отвязывают в последнюю очередь. Но я — землянка, откуда мне это знать? Моим тонким слабым пальцам нелегко было справиться с узлами. Я старалась изо всех сил, покрылась испариной, боялась провозиться слишком долго. Но он был терпелив. Понимал, как трудно мне развязать затянутые им узлы.

Справившись наконец с этой нелегкой задачей, я подошла и протянула ему полоску кожи. Он убрал ее в сумку и жестом указал мне, где встать, — справа перед ним. Я встала на колени и улыбнулась. Он что-то резко сказал. Я мгновенно приняла выученную вчера позу — присела на пятки, спина выпрямлена, руки на бедрах, голова поднята, колени широко разведены. Он удовлетворенно взглянул на меня.

Как же я могу с ним подружиться, преклоняя перед ним колени? Как заставлю уважать в себе личность, по мановению его руки принимая эту чарующую позу? Как, коленопреклоненная, очаровательная, хрупкая, такая податливая и беззащитная, вся в его власти, заставлю принять себя как равную? Подавшись вперед, я зубами взяла из его руки кусочек мяса. Дотронуться до него рукой он мне не позволил.

Какое унижение! В этом мире я даже есть сама не смею! Я проглотила мясо, и он опять дал мне напиться из бурдюка. Он должен понять, что я личность, что мы равноправны! Во что бы то ни стало я заставлю его это понять!

Нарушив позу, которую он приказал мне принять, я села на траву, подтянув колени, и улыбнулась.

— Сэр, — начала я, — я знаю, вы не понимаете моего языка, а я — вашего, но, может быть, по тону моего голоса вы поймете ) мои чувства. Вчера вы спасли мне жизнь. Избавили меня от страшной опасности. И я вам очень благодарна.

Я думала, голова оторвется от тела — такой страшный удар обрушился на меня. Он ударил открытой ладонью, слева, звук удара разнесся, наверно, ярдов на сто пятьдесят. Прокатившись по траве не меньше двадцати футов, я поползла. Меня вырвало. Помутилось в глазах. Тьма — бездонная, яростная, непроглядная — пульсировала, взрывалась ослепительным светом, пронзая мозг невыносимой болью. Я потрясла головой. Меня снова вырвало. Лишившись сил, я упала на бок.

И тут прозвучал знакомый приказ. Я узнала эти звуки. Я их уже слышала. Мгновение спустя я уже сидела в той самой позе, которую осмелилась нарушить — снова на коленях, только теперь дрожащая от страха, а передо мной, расставив ноги и сложив руки на груди, стоял могучий чужестранец.

Изо рта текла кровь, приходилось сглатывать. В глазах просветлело. Бешено колотилось сердце. Он ударил меня! Скованная страхом, стояла я на коленях. Тогда я еще не понимала, как легко отделалась, учитывая тяжесть моего проступка. Во-первых, я заговорила без разрешения, а во-вторых — без разрешения нарушила положенную позу. Короче говоря, вызвала недовольство свободного мужчины.

Знай я тогда законы этого мира — радовалась бы, что не высекли. Как выяснилось потом, тогда мне делали скидки, которых девушке, лучше знакомой со здешними обычаями, не сделали бы ни за что. Позже на такие послабления рассчитывать уже не приходилось. Я и не рассчитывала.

Я стояла на коленях. Он — передо мной, расставив ноги, сложив руки на груди, смотрит сверху вниз. Изо рта текла кровь, и вместе с ней покидали меня иллюзии. Больше я не тешила себя смехотворными идеями равенства. Все эти жалкие претензии рассыпались в прах перед однозначной неопровержимой биологической реальностью, воплощенной в непререкаемом превосходстве мужского начала, в могуществе, которым наделила природа ЕГО, рожденного властвовать надо мною. Как обольстительна, должно быть, для мужчины распростертая у его ног женщина! А может быть, у ног мужчины, пришла пугающая мысль, во всяком случае подобного этому, и есть место женщины? Не в этом ли и заключается непреложный закон природы? Отношения доминирования и подчиненности повсеместно распространены в животном мире, неукоснительно соблюдаются у приматов. Никогда еще так ясно, так глубоко не проникала эта мысль в мое сознание. Испуганно взглянула я на моего властелина. Мой мир отринул, извратил биологические законы. Этот мир их принимал. И вот я на коленях, всецело в его власти.

Слава Богу, отвернулся. Но я замерла, боясь шевельнуться, застыла в изысканной и беспомощной позе, такой уязвимой, такой открытой, в позе горианских рабынь, которая, как узнаю я позже, зовется здесь позой наслаждения.

Он смотрел на послеполуденное солнце.

День в разгаре. Он лег и уснул. Я не меняла позы. На то не было позволения. Может, он оставил меня так в наказание. Не знаю. Но нарушить позу я боялась. «Конечно, — твердила я себе, — и правильно, ведь в любой момент он может проснуться и увидит, что я ослушалась, а может, он и не спит вовсе, только глаза прикрыл и ждет, когда я шевельнусь». Но в глубине души я знала: я не меняю позы, потому что он не разрешил, не отменил приказания. Я смертельно боялась его. Боялась нарушить позу. Я была послушна.

Наверно, больше двух часов простояла я так, на коленях. Он проснулся. Посмотрел на меня, но никакого знака не подал. И я продолжала хранить позу женской покорности.

Вечерело. Подобрав с земли сумку и бурдюк, он приладил их к ремню. Повесил на плечо меч в ножнах. Надел шлем. Поднял щит и копье.

Я больше не понесу свою ношу? Сумку, бурдюк? И щит?

Щелкнув пальцами, он разрешил мне двигаться. Я благодарно зашевелилась. Потянулась. И вдруг заметила: он наблюдает, как я тянусь, точно кошка. Покраснев, я замерла. Он обронил короткое слово — я снова потянулась всем телом, бесстыдно, с наслаждением. А он все смотрел, как я расправляю усталое тело, разгоняя кровь, потираю затекшие ноги. Вряд ли призналась бы я себе, что, будь я одна, каждое движение — потягивалась ли я, растирала ли ноги — выглядело бы совсем по-другому. И все же я это знала. Ни за что не призналась бы, что демонстрирую свое тело, по-женски красуюсь перед ним. И все же я это знала. Он рассмеялся. Рассерженно залившись краской, я навзничь легла в траву. Можно придать телу любую позу — даже самую естественную, но, если оставаться в ней слишком долго, тело затекает. Кстати, девушке, сидящей в позе горианских рабынь (если только она не наказана и не должна сидеть не шелохнувшись), позволяются некоторые вольности, которыми она и пользуется, не меняя позы. Время от времени оживленно привстает с пяток, скользит руками по бедрам, поводит плечами, животом, поворачивает голову, глаза у нее живые, блестящие, девушка разговаривает, смеется, и каждый дюйм, каждая клеточка ее тела искрится жизнью, поет от счастья. Любая девушка знает: тело привлекательно в движении. Даже в этой, на первый взгляд застывшей позе наслаждения едва уловимыми движениями тело выводит нежную манящую мелодию. Как прелестно это сочетание кажущейся неподвижности и оживления, какую невероятную силу таит оно в себе! Да, силу. Я думаю, не один хозяин пленился чарами коленопреклоненной женщины. Что за мучительное наслаждение — своей властью заставить полностью раскрыться перед тобой — и все же не утратить твердости, не угодить в эту обольстительную западню; познать беспредельное наслаждение — и устоять перед девичьими уловками; заставить ее все отдать тебе — и оставить коленопреклоненной.