Рождение зверя - Камли Брайт Страница 9

Мечты Амалии имели одну странную особенность: они обычно исполнялись… Когда пришло время, исполнилась и эта. Тогда в парке отцветали каштаны…

Спать совсем не хотелось. Откинув одеяло, женщина встала с постели и подошла к окну. Старый парк, с некоторого расстояния более напоминавший лес, уже буквально наступал на еще более старый замок. Весной, когда распускались и цвели каштаны, их ветви полностью заслоняли окна. Но разве поднимется у кого рука на живые деревья? Неизвестно, как их семена попали на этот возникший после катастрофы Остров. Неизвестно, каким образом им удалось, не изменившись, в точности сохранить облик своих прародителей, но раскидистые гиганты, которые шумели сейчас в старом фамильном парке, ничем не отличались от тех, что росли пять тысяч лет назад.

Каждую весну распускались крупные желто-коричневые почки, из которых тянулись тоненькие веточки. Стоя у окна, Амалия могла часами любоваться маленькими, похожими на опущенные вееры, листиками. Каждая веточка заканчивалась крохотным «деревцем» с мохнатым стебельком и «ветками-кулачками». Когда «деревце» вырастало в несколько раз, «кулачки» начинали распускаться и превращались в сотни белых цветков с желтыми пятнышками внутри; листья-вееры становились огромными, они поднимались и расправлялись, напоминая теперь, скорее, опахала. Но это было еще не все: спустя дня три желтые пятнышки на лепестках краснели, и полностью распустившиеся «елочки» цветов издали казались розовыми и пушистыми.

Говорят, когда цветут каштаны, можно загадывать желание…

Старый замок, который построили на месте еще более древнего, с виду тоже не отличался от своего предшественника: поселившиеся в нем уже несколько десятков веков назад люди заботились о сохранении его внешнего облика. Они, как и жившие по соседству предки Амалии, появились в этих местах сразу после Смерти, когда мир изрядно напоминал времена, названные древними «средними веками». С тех пор многое в этом мире изменилось, но что-то и осталось прежним.

Выросшая в нем Амалия не знала другого, правда, иногда задумывалась о том, каким он может стать, особенно в ранней юности, когда они еще беседовали на эту тему с отцом. Потом он почему-то стал раздражаться, едва только речь заходила о будущем.

Амалия оказалась послушной дочерью: она не хотела понапрасну беспокоить отца и перестала вникать в его дела. Они остались друзьями, но каждый раз, когда при ней к отцу приезжал незнакомый человек, женщина старалась не засиживаться, чтобы не мешать.

Однако на этот раз все было по-другому…

Амалия почти не ссорилась с мужем, но наступали моменты, когда ей хотелось остаться одной. Или поговорить с отцом. В тот день, раздосадованная упорным невниманием со стороны мужа, она вскочила в седло и, чуть тронув поводья, поскакала через парк, отделявший их поместье от владений отца.

Прекрасно знавшая свою хозяйку, Лора (так звали вороную кобылу Амалии) почти сразу перешла в галоп — каштаны по обеим сторонам широкой аллеи слились в сплошную зеленую стену. Когда впереди показались башни отцовского замка, женщина была уже почти благодарна мужу, оставившему бесполезные попытки вдохнуть огонь в то, чему вряд ли суждено было разгореться снова.

«Ему не интересно, точно так же, как и мне… тогда зачем я…»

Отпустив лошадь за несколько ярдов до того места, где когда-то был оборонительный ров — его засыпали лет триста назад, — Амалия пешком дошла до крепостной стены, надавила на неприметный камень и, на всякий случай оглянувшись, быстро проскочила в открывшийся проход.

Когда дверь снова задвинулась, в коридоре стало совсем темно, но Амалия даже не замедлила шаг — дорогу, знакомую с детства, она могла пройти и с закрытыми глазами.

В просторном зале с деревянным столом и длинными лавками горел камин. Его топили здесь всегда — даже летом, когда снаружи было тепло: каменный пол не согревался никогда. У самого камина стояли два кресла; сейчас оба они были повернуты к огню.

От досады Амалия начала кусать губы: отец был не один. Ну, почему именно в тот момент, когда он так ей нужен… Сейчас представит своего гостя, они немного поговорят о ничего не значащих вещах, о потом Амалия скажет, что торопится.

Сидевшие у камина поднялись. Некрасивый светловолосый мужчина, назвавшийся… — впрочем, таинственные гости отца никогда не называли своих настоящих имен, — поклонился, и все пошло… не так, как обычно…

Он говорил с сильным немецким акцентом (вероятно, вырос в немецкой общине), но совершенно без ошибок, и беспрестанно смеялся: словно все его приключения являли собой непрестанное веселье. Амалия уже несколько раз украдкой посмотрела на отца, и тот, понимая ее, с помощью известных только им двоим знаков разрешал побыть еще. А потом, уяснив, что она не собирается уходить, под каким-то предлогом удалился сам, и они остались вдвоем…

Глядя сейчас на освещенную луной аллею, Амалия вспоминала, как в тот вечер они, держа лошадь в поводу, медленно отошли от дома отца и как ненадолго свернули в глубь парка…

Она уже не помнила его лица — только губы и руки. И его смех — так, как он, кажется, не умел смеяться никто…