Последнее предупреждение - Джеймс Паттерсон Страница 9

Прорези в куртке крыльев совершенно не стесняют. И крылья раскрываются, сильные и надежные. Набрав высоту, ныряю пару раз вниз, наконец ловлю поток воздуха, и наполненные ветром крылья, как паруса, мощно поднимают меня над крышами тихо спящего вашингтонского предместья. Улыбаюсь, разрезая ночное небо. Клык уже взвился в самое поднебесье. Где-то там, на тысячефутовой высоте, в лунном свете мерцает его очертание. Поднажав, нагоняю его в пару секунд. Меня подхлестывает счастливое возбуждение от свободного полета. Полета без всякой цели, просто для удовольствия, радуясь, что не надо лететь сломя голову, спасаясь от погони.

Молча кружим, обдуваемые прохладным ночным воздухом. Город вскоре остается позади. Под нами залив Чезпик. И совсем близко слышится могучее дыхание океана. Снижаемся широкими кругами. Под нами в воду врезается старая заброшенная пристань. Не сговариваясь, спускаемся все ниже и ниже и, в конце концов, на полной скорости, сжигая подметки, тормозим на самом краю причала.

Даже не запыхавшись, садимся и свешиваем ноги к воде. Распластанные за спинами крылья остывают в ночной прохладе. Но пристань узкая, и правое крыло Клыка сплелось с моим левым.

— Красиво, — тихонько говорю я, болтая ногами в ярде от воды.

— Ага… Спокойно. — Клык смотрит куда угодно, только не на меня. — Мы с тобой вернулись на прежние позиции?

Недоуменно поднимаю на него глаза:

— Какие позиции? Ты о чем?

— Ну… Ты и я… Мы же расстались.

— А… Ты об этом… — я смущенно созерцаю черно-серую рябь залива.

— Я хочу снова быть вместе, — говорит Клык.

— Я тоже.

— Макс…

В темноте по его лицу ничего не понять. Я только чувствую на своем крыле его, горячее, упругое и мягкое. Что он от меня хочет? Почему не может оставить все как есть?

— Что ты от меня хочешь? — вдруг спрашивает он.

— Я хочу? Что ты имеешь в виду? Хочу, чтобы все было как всегда.

Ненавижу подобные разговоры. Всей душой, дорогой читатель, ненавижу все эти обсуждения чувств да эмоций. Если я злая, слова бьют из меня фонтаном. Но чуть дело доходит до сердечных излияний, совсем немею. Просто какой-то тихий ужас.

Он пристально на меня смотрит:

— Послушай, ты ведь страшно разозлилась тогда в Вирджинии, когда меня с той девчонкой в школе увидела.

Это правда. Я его застала целующимся с его рыжим «чудом природы», и у меня тогда случилось настоящее разлитие желчи. Вспоминаю и молчу.

— Я тоже не был в восторге от твоего Сэма. Никакой гарантии нет, что он не был там в Вирджинии подсадной уткой. Я и до сих пор почти уверен, что с ним дело было нечисто.

— Да уж, в Вирджинии было мало хорошего, — соглашаюсь я.

— А теперь скажи-ка ты мне, почему тебе не нравится, когда я с кем-то другим, а мне — когда ты?

Господи помилуй! Куда его несет?! Даже если у нас с ним что-то большее, чем у брата с сестрой, я и себе-то боюсь в этом признаться. А уж ему и подавно.

— Потому что мы мелкие, себялюбивые эгоисты, — начинаю я, надеясь, что он на этом остановится.

Но Клык криво усмехается и берет меня за руку. Ладонь у него жесткая, мозолистая, вся в старых шрамах. А рука сильная и мускулистая. Ночь накрыла нас своим черным одеялом. Слышу, как внизу под досками причала плещется вода. Мы совсем одни.

— Ты такая… — он останавливается, а я замираю. Только сердце колотится где-то в горле. — … Такая поганка.

— Чего?! — пытаюсь возмутиться, но не успеваю, потому что он наклоняется и закрывает мне рот поцелуем. Пробую еще что-то сказать, но Клык, поддерживая мне затылок, не только плотнее прижимает свои губы к моим и целует меня нежно и ласково, но с решимостью, на которую только он один способен.

«Боже! — думаю я рассеянно. — Клык, я и…» Он целует и целует меня, и в голове у меня все идет кругом. Потом я вспоминаю, что надо дышать носом. Это помогает. Туман немного проясняется. Каким-то образом мы теперь тесно прижались друг к другу. Руки Клыка крепко меня обнимают и, нырнув под мои крылья, нежно и осторожно скользят вдоль спины.

Боже! Как мне хорошо. Как мне хорошо с ним. Как я его люблю.

Это чистая катастрофа.

Судорожно хватая ртом воздух, вырываюсь от него:

— Я э-э-э… — Куда только подевалось мое всегдашнее красноречие? Вскакиваю на ноги, едва не столкнув его в воду, несусь вдоль причала и взлетаю стремительно, как ракета.